Божественная комедия

¹³³ "Гораздо мне больнее, — он добавил, —

        Что ты меня в такой беде застал,

        Чем было в миг, когда я жизнь оставил.

¹³⁶ Я исполняю то, что ты желал:

        Я так глубоко брошен в яму эту

        За то, что утварь в ризнице украл.

¹³⁹ Тогда другой был привлечён к ответу.

        Но чтобы ты свиданию со мной

        Не радовался, если выйдешь к свету,

¹⁴² То слушай весть и шире слух открой:

        Сперва в Пистойе сила Чёрных сгинет,[323]

        Потом Фьоренца обновит свой строй.[324]

¹⁴⁵ Марс от долины Магры пар надвинет,

        Повитый мглою облачных пелён,

        И на поля Пиценские низринет,

¹⁴⁸ И будет бой жесток и разъярён;

        Но он туман размечет своевольно,

        И каждый Белый будет сокрушён.[325]

¹⁵¹ Я так сказал, чтоб ты терзался больно!"[326]

ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Круг восьмой. — Седьмой ров (окончание)

¹По окончаньи речи, вскинув руки

      И выпятив два кукиша, злодей

      Воскликнул так: «На, боже, обе штуки!»

⁴ С тех самых пор и стал я другом змей:

      Одна из них ему гортань обвила,

      Как будто говоря: «Молчи, не смей!»,

⁷ Другая — руки, и кругом скрутила,

      Так туго затянув клубок узла,

      Что всякая из них исчезла сила.

¹⁰ Сгори, Пистойя, истребись дотла!

       Такой, как ты, существовать не надо!

       Ты свой же корень в скверне превзошла![327]

¹³ Мне ни в одном из тёмных кругов Ада

       Строптивей богу дух не представал,

       Ни тот, кто в Фивах пал с вершины града.[328]

¹⁶ Он, не сказав ни слова, побежал;

       И видел я, как следом осерчало

       Скакал кентавр, крича: «Где, где бахвал?»

¹⁹ Так много змей в Маремме[329] не бывало,

       Сколькими круп его был оплетён

       Дотуда, где наш облик[330] брал начало.

²² А над затылком нависал дракон,

       Ему налёгший на плечи, крылатый,

       Которым каждый встречный опалён.

²⁵ "Ты видишь Кака, — мне сказал вожатый. —

       Немало крови от него лилось,

       Где Авентин вознёс крутые скаты.

²⁸ Он с братьями теперь шагает врозь[331]

       За то, что обобрал не без оглядки

       Большое стадо, что вблизи паслось.

³¹ Но не дал Геркулес ему повадки

       И палицей отстукал до ста раз,

       Хоть тот был мёртв на первом же десятке".[332]

³⁴ Пока о проскакавшем шёл рассказ,

       Три духа[333] собрались внизу; едва ли

       Заметил бы их кто-нибудь из нас,

³⁷ Вождь или я, но снизу закричали:

       «Вы кто?» Тогда наш разговор затих,

       И мы пришедших молча озирали.

⁴⁰ Я их не знал; но тут один из них

       Спросил, и я по этому вопросу

       Догадываться мог об остальных:

⁴³ «А что же Чанфа не пришёл к утёсу?»

       И я, чтоб вождь прислушался к нему,

       От подбородка палец поднял к носу.

⁴⁶ Не диво, если слову моему,

       Читатель, ты поверишь неохотно:

       Мне, видевшему, чудно самому.

⁴⁹ Едва я оглянул их мимолётно,

       Взметнулся шестиногий змей,[334] внаскок

       Облапил одного и стиснул плотно.

⁵² Зажав ему бока меж средних ног,

       Передними он в плечи уцепился

       И вгрызся духу в каждую из щёк;

⁵⁵ А задними за ляжки ухватился

       И между них ему просунул хвост,

       Который кверху вдоль спины извился.

⁵⁸ Плющ, дереву опутав мощный рост,

       Не так его глушит, как зверь висячий

       Чужое тело обмотал взахлёст.

⁶¹ И оба слиплись, точно воск горячий,

       И смешиваться начал цвет их тел,

       Окрашенных теперь уже иначе,

⁶⁴ Как если бы бумажный лист горел

       И бурый цвет распространялся в зное,

       Ещё не чёрен и уже не бел.

⁶⁷ "Увы, Аньель, да что с тобой такое? —

       Кричали, глядя, остальные два. —

       Смотри, уже ты ни один, ни двое".

⁷⁰ Меж тем единой стала голова,

       И смесь двух лиц явилась перед нами,

       Где прежние мерещились едва.

⁷³ Четыре отрасли[335] — двумя руками,

       А бедра, ноги, и живот, и грудь

       Невиданными сделались частями.

⁷⁶ Всё бывшее в одну смесилось муть;

       И жуткий образ медленной походкой,

       Ничто и двое, продолжал свой путь.

⁷⁹ Как ящерица под широкой плёткой

       Палящих дней, меняя тын, мелькнёт

       Через дорогу молнией короткой,

⁸² Так, двум другим кидаясь на живот,

       Мелькнул змеёныш лютый,[336] жёлто-чёрный,

       Как шарик перца; и туда, где плод

⁸⁵ Ещё в утробе влагой жизнетворной

       Питается, ужалил одного;[337]

       Потом скользнул к его ногам, проворный.

⁸⁸ Пронзённый не промолвил ничего

       И лишь зевнул, как бы от сна совея

       Иль словно лихорадило его.

⁹¹ Змей смотрит на него, а он — на змея;

       Тот — язвой, этот — ртом пускают дым,

       И дым смыкает гада и злодея.

⁹⁴ Лукан да смолкнет там, где назван им

       Злосчастливый Сабелл или Насидий,

       И да внимает замыслам моим.[338]

⁹⁷ Пусть Кадма с Аретузой пел Овидий

       И этого — змеёй, а ту — ручьём

       Измыслил обратить, — я не в обиде:[339]

¹⁰⁰ Два естества, вот так, к лицу лицом,

        Друг в друга он не претворял телесно,

        Заставив их меняться веществом.

¹⁰³ У этих превращенье шло совместно:

        Змеёныш хвост, как вилку, расколол,

        А раненый стопы содвинул тесно.

¹⁰⁶ Он голени и бедра плотно свёл,

        И, самый след сращенья уничтожа,

        Они сомкнулись в нераздельный ствол.

¹⁰⁹ У змея вилка делалась похожа

        На гибнущее там, и здесь мягка,

        А там корява становилась кожа.

¹¹² Суставы рук вошли до кулака

        Под мышки, между тем как удлинялись

        Коротенькие лапки у зверька.

¹¹⁵ Две задние конечности смотались

        В тот член, который человек таит,

        А у бедняги два образовались.

¹¹⁸ Покамест дымом каждый был повит

        И новым цветом начал облекаться,

        Тут — облысев, там — волосом покрыт, —