Божественная комедия

      Про мышь и про лягушку старый сказ.[296]

⁷ «Сейчас» и «тотчас» сходствуют не боле,

      Чем тот и этот случай, если им

      Уделено вниманье в равной доле.

¹⁰ И так как мысль даёт исток другим,

       Одно другим сменилось размышленье,

       И страх мой стал вдвойне неодолим.

¹³ Я думал так: "Им это посрамленье

       Пришло от нас; столь тяжкий претерпев

       Ущерб и срам, они затеют мщенье.

¹⁶ Когда на злобный нрав накручен гнев,

       Они на нас жесточе ополчатся,

       Чем пёс на зайца разверзает зев".

¹⁹ Я чуял — волосы на мне дыбятся

       От жути, и, остановясь, затих;

       Потом сказал: "Они за нами мчатся;

²² Учитель, спрячь скорее нас двоих;

       Мне страшно Загребал; они предстали

       Во мне так ясно, что я слышу их".

²⁵ "Будь я стеклом свинцовым,[297] я б едва ли, —

       Сказал он, — отразил твой внешний лик

       Быстрей, чем восприял твои печали.

²⁸ Твой помысел в мой помысел проник,

       Ему лицом и поступью подобный,

       И я их свёл к решенью в тот же миг.

³¹ И если справа склон горы удобный,

       Чтоб нам спуститься в следующий ров,

       То нас они настигнуть не способны".

³⁴ Он не успел домолвить этих слов,

       Как я увидел: быстры и крылаты,

       Они уж близко и спешат на лов.

³⁷ В единый миг меня схватил вожатый,

       Как мать, на шум проснувшись вдруг и дом

       Увидя буйным пламенем объятый,

⁴⁰ Хватает сына и бежит бегом,

       Рубашки не накинув, помышляя

       Не о себе, а лишь о нём одном, —

⁴³ И тотчас вниз с обрывистого края

       Скользнул спиной на каменистый скат,

       Которым щель окаймлена шестая.

⁴⁶ Так быстро воды стоком не спешат

       Вращать у дольной мельницы колеса,

       Когда струя уже вблизи лопат,

⁴⁹ Как мой учитель, с высоты утёса,

       Как сына, не как друга, на руках

       Меня держа, стремился вдоль откоса.

⁵² Чуть он коснулся дна, те впопыхах

       Уже достигли выступа стремнины

       Как раз над нами; но прошёл и страх, —

⁵⁵ Затем что стражу пятой котловины

       Им промысел высокий отдаёт,

       Но прочь ступить не властен ни единый.

⁵⁸ Внизу скалы повапленный народ[298]

       Кружил неспешным шагом, без надежды,

       В слезах, устало двигаясь вперёд.

⁶¹ Все — в мантиях, и затеняет вежды

       Глубокий куколь, низок и давящ;

       Так шьют клунийским инокам[299] одежды.

⁶⁴ Снаружи позолочен и слепящ,

       Внутри так грузен их убор свинцовый,

       Что был соломой Федериков плащ.[300]

⁶⁷ О вековечно тяжкие покровы!

       Мы вновь свернули влево, как они,

       В их плач печальный вслушаться готовы.

⁷⁰ Но те, устав под бременем брони,

       Брели так тихо, что с другим соседом

       Ровнял нас каждый новый сдвиг ступни.

⁷³ И я вождю: "Найди, быть может ведом

       Делами или именем иной;

       Взгляни, шагая, на идущих следом".

⁷⁶ Один, признав тосканский говор мой,

       За нами крикнул: "Придержите ноги,

       Вы, что спешите так под этой тьмой!

⁷⁹ Ты можешь у меня спросить подмоги".

       Вождь, обернувшись, молвил: "Здесь побудь;

       Потом с ним в ногу двинься вдоль дороги".

⁸² По лицам двух я видел, что их грудь

       Исполнена стремления живого;

       Но им мешали груз и тесный путь.

⁸⁵ Приблизясь и не говоря ни слова,

       Они смотрели долго, взгляд скосив;

       Потом спросили так один другого:

⁸⁸ "Он, судя по работе горла, жив;

       А если оба мертвы, как же это

       Они блуждают, столу[301] совлачив?"

⁹¹ И мне: "Тосканец, здесь, среди совета

       Унылых лицемеров, на вопрос,

       Кто ты такой, не презирай ответа".

⁹⁴ Я молвил: "Я родился и возрос

       В великом городе на ясном Арно,

       И это тело я и прежде нёс.

⁹⁷ А кто же вы, чью муку столь коварно

       Изобличает этот слёзный град?

       И чем вы так казнимы лучезарно?"

¹⁰⁰ Один ответил: "Жёлтый наш наряд

        Навис на нас таким свинцовым сводом,

        Что под напором гирь весы скрипят.

¹⁰³ Мы гауденты[302], из Болоньи родом,

        Я — Каталано, Лодеринго — он;

        Мы были призваны твоим народом,

¹⁰⁶ Как одиноких брали испокон,

        Чтоб мир хранить; как он хранился нами,

        Вокруг Гардинго видно с тех времён".[303]

¹⁰⁹ Я начал: «Братья, вашими делами…» —

        Но смолк; мой глаз внезапно увидал

        Распятого в пыли тремя колами.

¹¹² Он, увидав меня, затрепетал,

        Сквозь бороду бросая вздох стеснённый.

        Брат Каталан на это мне сказал:

¹¹⁵ "Тот, на кого ты смотришь, здесь пронзённый,

        Когда-то речи фарисеям[304] вёл,

        Что может всех спасти один казнённый.[305]

¹¹⁸ Он брошен поперёк тропы и гол,

        Как видишь сам, и чувствует всё время,

        Насколько каждый, кто идёт, тяжёл.

¹²¹ И тесть его[306] здесь терпит то же бремя,

        И весь собор,[307] оставивший в удел

        Еврейскому народу злое семя".

¹²⁴ И видел я, как чудно поглядел

        Вергилий на того, кто так ничтожно,

        В изгнанье вечном, распятый, коснел.

¹²⁷ Потом он молвил брату: "Если можно,

        То не укажете ли нам пути

        Отсюда вправо, чтобы бестревожно

¹³⁰ Из здешних мест мы с ним могли уйти

        И чёрных ангелов не понуждая

        Нас из ложбины этой унести".

¹³³ И брат: "Тут есть вблизи гряда большая;

        Она идёт от круговой стены,

        Все яростные рвы пересекая,

¹³⁶ Но рухнула над этим; вы должны

        Подняться по обвалу; склон обрыва

        И дно лощины сплошь завалены".

¹³⁹ Вождь голову понурил молчаливо.

        "Тот, кто крюком, — сказал он наконец, —

        Хватает грешных, говорил нам лживо".

¹⁴² "Я не один в Болонье образец

        Слыхал того, как бес ко злу привержен, —

        Промолвил брат. — Он всякой лжи отец".

¹⁴⁵ Затем мой вождь пошёл, слегка рассержен,

        Широкой поступью и хмуря лоб;