Божественные игры (СИ)

“Гермес”, ― мелькает упорная мысль, хотя никаких доказательств, что это действительно он, у меня нет. Непонимание его поступка тревожит меня, но размышлять об этом сейчас недосуг.

Начало пути было преодолено удачно, и теперь мы стоим перед огромными тяжеловесными створками входа во дворец. Я достаю спрятанное оружие. Потрескивающие и исходящие сверкающими разрядами молнии удобно ложатся в мою ладонь ― до сих пор не могу свыкнуться с ощущениями касаясь их! В левой руке я зажимаю щит и подхожу ближе к дверям. Непродуманность нашего плана сразу даёт о себе знать: я с трудом представляю, что делать дальше. Впрочем, в этом нет нашей вины: в лагере, находящемся под неусыпным надзором богов, мы не могли открыто говорить на эту тему. Так что теперь всё зависит от удачи, моей ловкости и смелости.

Я киваю Аннабет и налегаю плечом на одну из створок. Это оказывается легче, чем я думал, и мне удаётся достаточно быстро сдвинуть её с места. Не оглядываясь на Аннабет, я влетаю внутрь здания.

Мне относительно повезло: внутри меня встречает хищная сталь взгляда Зевса.

Он стоит в центре, у круглого постамента, напоминающего стол, облачённый в неизменные доспехи, которые олимпийцы, похоже, не снимают никогда. К счастью, колоссальные размеры бога больше не вводят меня в ступор. Я не трачу времени на разглядывание обстановки, даже не успеваю заметить, есть ли в зале кто-нибудь ещё, а вместо этого сразу замахиваюсь и пускаю небесную стрелу в полёт.

Мощным толчком меня отбрасывает назад, и я падаю на спину ― вот она, скрытая сила молний. Выпавший из моей руки щит со звоном падает рядом, но уже нет времени, чтобы поднять его. Аннабет помогает мне быстро встать на ноги, и тогда я могу оценить нанесённый противнику ущерб. Я впервые использовал столь нестандартное оружие, а Зевс хоть и был удивлён неожиданным визитом гостей, но не настолько, чтобы растеряться, и потому молния рассыпалась искрами о его наплечник, лишь слегка задев руку.

Зевс на мгновение зажимает рану ладонью, а затем выхватывает немалых размеров меч из висящих на поясе ножен и с перекошенным от злобы лицом бросается на меня. Я же тем временем подбегаю к ближайшей колонне и, обретя в ней опору, снова бью молнией в царя богов. Обжигающая яркая вспышка заставляет его остановиться и отступить назад, но прочный нагрудник уберегает его от серьёзных повреждений.

Ситуация стремительно уходит из-под моего контроля. Я начинаю понимать, что не смогу долго противостоять громовержцу, даже с учётом того, что у меня в руках его главное оружие. Всё напрасно! Никогда полукровкам не избавиться от гнёта богов…

Но стоит мне об этом подумать, как в нашу схватку вмешиваются остальные олимпийцы. Угнетённые деспотизмом Зевса, так же как и мы, пусть и не в такой степени, они не пожелали остаться в стороне, когда появился реальный шанс изменить своё положение.

В один миг чаша весов склоняется в мою сторону. Против такой слаженной силы Зевсу не устоять. И вот его руки уже обвиты массивными цепями, а сам он, разозлённый и вместе с тем растерянный, теперь полностью находится во власти своих родственников.

Неожиданно всё заканчивается очень быстро, и в зале остаётся лишь несколько богов. У меня всё ещё ощутимо стучит кровь в висках и тяжело колотится сердце после короткого, но ожесточённого сражения. Краем глаза я замечаю, как Аннабет подходит к одной богине с длинными вьющимися, как у неё, волосами. И тут передо мной возникает огромная, заслоняющая свет фигура. Я поднимаю голову, уже догадываясь, кого увижу.

― Хоть это и прозвучит странно, но я благодарен тебе за то, что ты сделал, ― говорит Посейдон и смотрит на меня с такой добротой, что я невольно вспоминаю, как сильно мне не хватало всё это время отца. Доброго и сильного. Умного и понимающего. К которому всегда можно обратиться за советом и помощью.

Но его слова, призванные наладить контакт, имеют прямо противоположный эффект. Они напоминают мне о разделяющей нас глубокой пропасти отчуждения. Тем более, что я уверен: если бы я погиб на Играх, Посейдон просто забыл бы обо мне, как, вероятно, забывал о других своих детях.

― А это было и не ради тебя, ― холодно бросаю я и, развернувшись, собираюсь уходить.

В тот же миг за спиной слышится шум льющейся воды: бог морей перетекает из одной ипостаси в другую и касается рукой моего плеча.

― Перси, мы можем поговорить?

Теперь его ничем не отличишь от человека, разве что своеобразные доспехи выдают в нём бога. Стоит признать, так гораздо лучше. Но во мне всё ещё зреет глухое раздражение, с трудом поддающееся контролю. К тому же меня одолевают противоречивые чувства: с одной стороны, мне хочется наконец поговорить с отцом по душам, ведь неизвестно, когда ещё представится такой случай, а с другой ― хочется сбросить его ладонь и просто уйти, показав всю глубину моего к нему презрения.

― Ну, хорошо, ― я резко разворачиваюсь и встречаюсь с ним взглядом, ― вы были против существующих порядков, но почему вы раньше ничего не могли поделать?