Божественные соперники

– Я не собиралась бросать тебя умирать.

– Знаю. – На его лице появилась улыбка. – И да. Упрямство – мое второе имя. Разве ты это еще не поняла?

– Я думала, второе имя у тебя другое, Карвер.

– Знаешь, чего хотел бы сейчас Карвер? Чаю.

– Сам готовь себе чай, лентяй, – сказала Айрис, но уже вставала со стула, благодарная за то, что он придумал ей хоть какое-то занятие. Дал возможность отвлечься от нахлынувших воспоминаний.

К тому времени, как она приготовила две чашки чая, Роман начал перепечатывать солдатские рассказы. Айрис решила, что ей лучше писать о самой атаке, поскольку она все время находилась в ясном уме.

Она вставила в печатную машинку лист бумаги и долго пялилась на его белизну, попивая чай. Стук печатной машинки Романа странным образом успокаивал. Девушка чуть не рассмеялась, вспомнив, как ее когда-то раздражало, что он так легко изливал слова на бумагу, пока она корпела над объявлениями и некрологами.

Нужно сломать этот лед.

Она дотронулась до клавиатуры, сначала нерешительно, словно вспоминания о назначении клавиш.

И начала печатать. Поначалу слова давались медленно и с трудом, но постепенно она вошла в один ритм с Романом. Ее клавиши поднимались и опускались под аккомпанемент его перестука, словно они вместе создавали металлическую песню.

Пару раз Айрис замечала, что он улыбается, как будто ожидает, что она снова начнет язвить.

Чай остыл.

Девушка прервала работу, чтобы налить свежего. Она заметила, что ветер не стихает. Его порывы то и дело проникали на кухню, шурша бумагами на столе. Ветер пах прогретой землей, мхом, свежескошенной травой, и растения на огороде танцевали под него.

Она продолжала работать над статьей, вскрывая воспоминания и перекладывая их на бумагу. Дойдя до момента, когда взорвалась граната, она остановилась и глянула на Романа. Он имел привычку хмуриться, когда писал, и сейчас между бровей у него пролегла глубокая борозда. Но глаза горели, губы были сжаты в тонкую линию, а голова наклонена набок, чтобы волосы не падали на глаза.

– Нравится смотреть? – поинтересовался он, не сбиваясь с ритма и не отводя взгляд от бумаги. Его пальцы летали над клавишами.

Айрис нахмурилась.

– Ты отвлекаешь меня, Китт.

– Приятно это слышать. Теперь ты знаешь, как я себя чувствовал все это время, Айрис.

– Если я тебя так долго отвлекала… тебе надо было что-то с этим сделать.

Не говоря больше ни слова, Роман взял листок бумаги, скомкал и швырнул в нее через стол. Айрис отбилась, глаза ее вспыхнули.

– Подумать только, я сделала тебе две чашки превосходного чая! – воскликнула она, тоже комкая бумагу, чтобы бросить в него.

Роман поймал комок, словно в бейсболе, не отводя взгляд от работы и продолжая печатать одной рукой.

– Есть какие-нибудь шансы на третью, как ты думаешь?

– Возможно. Но уже не бесплатно.

– Заплачу́ все, что ты захочешь. – Он прекратил печатать и посмотрел на девушку. – Назови свою цену.

Айрис прикусила губу, размышляя, чего бы попросить.

– Уверен, Китт? А если я захочу, чтобы ты до конца войны мыл уборную? А если захочу, чтобы ты каждую ночь делал мне массаж ног? А если захочу, чтобы ты каждый час готовил мне чай?

– Я могу делать все это и даже больше, если нужно, – с убийственной серьезностью ответил он. – Просто скажи, чего хочешь.

Она старалась дышать медленно и глубоко, пытаясь погасить разгоравшийся внутри огонь – искренний огонь, который разжигал в ней Роман. Он смотрел и ждал. Она опустила глаза на неоконченную фразу на странице.

Взрыв. Его руку вырвало из ее ладони. Поднявшийся дым. Почему она осталась невредимой, когда многие другие – нет? Мужчины и женщины, которые отдали гораздо больше, чем она, и которые никогда не вернутся домой к родным и любимым. Которые никогда не встретят свой следующий день рождения, не поцелуют человека, которого меньше всего ожидали поцеловать, а в старости, набравшись мудрости, не будут любоваться цветами в своем саду.

– Я этого не заслуживаю, – прошептала она. Ей казалось, что она предает брата. Предает лейтенанта Ларка и Платановый взвод. – Я не заслуживаю быть такой счастливой. Не сейчас, когда в мире столько боли, ужаса и потерь.

– Почему ты так говоришь? – мягко, но настойчиво спросил Роман. – Неужели ты думаешь, что можно жить в мире, где существует только это? Смерть, боль и ужас? Потери и страдания? Радоваться – это не преступление, даже если дела кажутся безнадежными. Айрис, посмотри на меня. Ты заслуживаешь всего счастья в мире. И я намерен позаботиться о том, чтобы оно у тебя было.

Она хотела Китту верить, но страх бросал свою тень. Его могут убить. Его снова могут ранить. Он может бросить ее, как Форест. Она не готова к еще одному такому удару.

Айрис попыталась сморгнуть слезы, надеясь, что Роман их не увидел, и, откашлявшись, проговорила:

– Похоже, это проблема, правда?

– Айрис, ты достойна любви. Ты достойна радоваться прямо сейчас, даже в темноте. И, просто на всякий случай… я никуда не денусь, если только ты сама не попросишь уйти. Но даже тогда нам придется поторговаться.