Божья искра

Вот только подъезжая к условленному месту встречи, Иван Алексеевич уже сильно сомневался, что профессор придет. Всю дорогу лил дождь, и хотя он уже почти перестал, на улице было зябко, промозгло; неуютно. Выйдя из машины, Лесин ощутил, что морось никуда не исчезла, микроскопическими капельками оседая на его ветровке. Сегодня он оставил деловой костюм в чистке, надев простую повседневную одежду.

То и дело поскальзываясь на мокром склоне, Иван Алексеевич не без труда взобрался на вершину. Погода для пикника была отвратительной, а потому, увидев профессора, он приятно удивился. Казалось, тот даже сидит на том же месте, только накрыт полиэтиленовым плащом, морось на поверхности которого собирается в крупные капли и время от времени тоненькими ручейками сбегает вниз.

— Не по-летнему пасмурно, да, профессор?! — сказал вместо приветствия Лесин, постилая на землю найденный в машине спасательный жилет и усаживаясь рядом. — Давайте кофейку горячего, а?!

— Можно… — согласился Калабин, не отворачиваясь от горизонта. Хлебнув первый глоток щедро испускающего пар напитка, он закрыл глаза и улыбнулся. — Хорошо…

Вынув из сумки чайную ложку, Лесин еще немного повертел ее и таки задал профессору свой вопрос:

— Петр Леонидович, а как, по вашему мнению, как все-таки получается, что при всей предопределенности, мы так явно ощущаем свой выбор и свое решение? Махнуть — не махнуть, вправо — влево…

— Эх, Ваня… — после уже привычной паузы ответил Калабин, — есть в этой жизни такие вопросы, ответы на которые лучше не знать… Ты бы, дорогой, не забивал себе голову ерундой всякой…

— Ну, может, и правда их лучше никогда себе не задавать, с этим я, пожалуй, готов согласиться. Но ведь когда уже озадачился, без ответа никак! Верно ж я говорю, Петр Леонидович?

Калабин не отвечал; только прищурился своими глубоко посаженными серыми глазами, словно что-то высматривая вдали, и громко отпил ароматный напиток.

— Молчите? Ну тогда хоть скажите, как вы решили для себя эту дилемму: что с одной стороны все вроде бы определено, а с другой стороны, мы должны продолжать «принимать решения», не должны опускать руки, потому что ведь иначе конец, иначе все пропало…

Жуя бутерброд, Калабин продолжал молчать, что заставляло Ивана Алексеевича немало нервничать.

— Эк зацепило-то тебя… Все пропало… — он усмехнулся. — Хотя, почему бы и не сказать? — буркнул профессор себе под нос. — Давай-ка мы с тобой для начала разберемся, чем отличается решение от действия.

— Да как скажете, — согласился Лесин, довольный тем, что все-таки сумел разговорить профессора.

Тот сорвал небольшую травинку и демонстративно подул на нее.

— Вот, гляди, Вань, я на нее дую, она отклоняется, действует под силой воздушного потока. Согласен?

— Ага.

— Супер… Теперь представь себе собаку. Ты нагибаешься к земле, чтобы взять камень. Что происходит?

— Ну, обычно собака пугается.

— Отлично… Или пугается, или огрызается. Псина реагирует, действует на твое движение, которое выступает как раздражитель.

— Вроде травинки, которая качается под потоком воздуха?

— Молодец. Только чуть более сложно. А теперь ты, Вань, держишь ложку и направляешь ее влево. Понимаешь, к чему я клоню? — Калабин повернулся к своему молодому приятелю и лукаво улыбнулся. — В чем существенное отличие твоей ложки от собаки или травинки?

Лесин на мгновение задумался и тут же выдал:

— Петр Леонидович, я думаю, отличие в том, что моему действию предшествовал анализ, какой-то мыслительный процесс, в результате которого родилось решение. И только после этого решения возникло действие. Пойдет?

— Супер, Ваня… Более чем пойдет. Только надо уточнить, что речь идет о сознательном, — на слове «сознательном» Калабин сделал ударение, — мыслительном процессе. Ведь мозг собаки тоже трудился, чтобы побудить ее к действию.

— Ну, профессор, и что все это значит?

— Это, Ваня, значит, что с точки зрения действия мы не особо отличаемся от травинки или собаки. В каждом случае действие предопределено. Но нашему действию, как ты правильно подметил, предшествует процесс мысли… Нет, лучше сказать, процесс анализа. Вот этот самый анализ, причем ограниченный исключительно нашим сознанием, мы часто и принимаем за решения…

— Хотите сказать, профессор, мы лишь анализируем, а действие — это результат этого самого анализа?

— Результат, верно, но… — он поднял указательный палец вверх и вновь, на мгновение хитро улыбнулся, — но не только этого анализа.

— А вот тут, профессор, пожалуйста, поподробнее…

Дождь к тому моменту перестал моросить, сквозь плотные тучи начали пробиваться солнечные лучики, и Калабин скинул свой дождевик. Профессор был в точно той же одежде, что и вчера. Только одна отличительная деталь сразу бросилась Лесину в глаза — на шее у профессора было что-то вроде тугого браслета или ошейника. Не более двух сантиметров в ширину, сделанного из каких-то синтетических материалов с переливающимися прозрачными вставками. Точно такой же аксессуар Лесин видел на фотографии калабинской внучки.