Читаем Божией милостью адмирал Михаил Лазарев полностью

Сердце ее наполнилось благодарностью. Он понял ее настроение, взял именно ту ноту, на которой звенела ее душа… Взявшись за руки, они продолжали путь по утреннему, полному свежести парку…

Причем здесь книги, мысли, проблемы, когда они идут по напоенному свежестью саду, когда солнечный луч робко прильнул к влажным блестящим листьям сирени… когда вся жизнь впереди?

Анна Андреевна улыбнулась – их взаимопонимание в тот сиреневый день было радостным началом их семейного счастья.

Покойно сидя в своем высоком кресле, она не торопясь нанизывала бисер, и уже розовато-белый лепесток вишни проклюнулся на холсте.

– Маменька, – прервал ход ее мыслей Андрей, – смотри, что мы нашли. Мы не ошиблись, на портолане указана дорога в рай?

– Что такое? – мать оставила рукоделие. – Куда-куда?

– В рай, мы правильно перевели?

Она склонилась над старинным фолиантом. Все верно, вместе с детьми удивилась надписи на карте.

– Ты перевел как есть, – в раздумье пояснила мать, – но… но такого не может быть… такого указателя, такой дороги. Понимаете, рай – это место для людей с добрыми поступками. Впрочем, спросим у отца. Где вы взяли эту книгу? Из его библиотеки… Сам дал? Я спрошу.

Занявшись другим делом, мальчики, кажется, отвлеклись и через минуту уже с интересом рассматривали план своего города в древности. Надписи были понятны: Иринины ворота, Серебряные ворота, Золотые ворота, вал окружает старый город. К северу от Золотых – озеро, на юг – река колесит. А где их дом? Где-то здесь, на бугре…

Прошло столько веков, а этот листок хранит старинный облик, названия, которые звучат, как сказка, как заклинание. Лыбедь, Рпень, Ярилова долина, Годова гора, Пловучее озеро… Клязьма-Колязьма. Колесящая, что ли, по лугам и лесам? Поди, спроси у пред ков…

На следующий день с утра Анна Андреевна уехала за покупками. Стеша, занявшись обедом (она же была и кухаркой), приглядывала за детьми через окно.

Она видела, что первым собрался и вышел на крыльцо Андрей. Он стоял, поджидая братьев, и от нечего делать принялся поддразнивать дворовую собаку, привязанную на веревке около будки. Бедный пес, не понимая, где же противник, рычал, поднимая шерсть дыбом.

– На, на! Кармешка, возьми косточки. – На крыльце появился Алеша и бросил в собаку горсть песку.

– Ой, не дело затеяли, – забеспокоилась Стеша, не имея возможности оторваться от печи, – пойти предупредить?

Появился Миша и, продолжая игру братьев, загавкал еще громче собаки. Кармешка в сильном рывке оборвала веревку и бросилась к обидчикам. Мгновенно они вскарабкались на забор и повисли на локтях, как воробышки. Стеша видела их макушки, круглые шапки с якорями на боку валялись в пыли. Собака злобно лаяла, не давая обидчикам пошевелиться.

– Няня! Маменька! – вопили они в три голоса, а жальче всех Алеша.

Стеша заспешила на крыльцо:

– Что, озорники? Сколько раз торочила – не беспокойте собаку, до добра не доведет… Просите у Кармешки прощения.

Няня видела, что Андрей и Миша еще держатся, перестав орать при ее появлении, а младший вот-вот свалится.

– Просите, просите, – повторила няня, – а то так и будете висеть на заборе…

– Прости, Кармешка, я больше не буду, – с ревом протянул Алеша и сполз по доскам, размазывая по пыльному лицу слезы.

– И меня прости-и-и, – Миша на вытянутых руках спустился на землю. Поднял шапку, отряхивая ее от пыли и утирая слезы.

– Я больше не буду, Кармешка, – спрыгнул последним Андрей.

Кармешка перестала лаять и затрусила к будке. Легла, окрутив себя пушистым хвостом, и, облизнувшись, прикрыл глаза. Стеша всплеснула руками: «Пес, а человеческий язык понимает – простила озорников».

Мальчики юркнули в калитку, за которой начинался сад. Собрались за сараем у старого дуба.

– Ну тебя, Алешка! – Андрей, отряхивая брата, подшлепнул сзади. – Тебе бы песок в лицо – понравилось бы?

– Я и не метился, – оправдывался братец.

– Давайте устроим палубу на дубу, вон там, на развилке, – показал наверх Миша, – и Кармешку с собой возьмем.

– Т-с-с! Чтобы никто не догадался, – предупредил Андрей.

Веревка крученая была признана вполне подходящей. Андрей вскарабкался первый и перекинул ее через сук. Миша и Алеша подтаскивали подходящие по размеру доски. Андрей втягивал их наверх, приколачивал молотком между крепких ветвей дуба, и настил продвигался. Наконец на нем вполне могли поместиться трое. Андрей втащил Алексея. Миша сбегал за Кармешкой. Окрутив собаку веревкой, махнул брату рукой. Собака затеребила по воздуху ногами, но не издала ни звука. Завершил подъем Миша, которого Андрей тоже подтянул до верхнего сучка. Дальше нога сама нащупала край дупла, а через него был проход на «палубу».


Когда Анна Андреевна вернулась из города, дома ее встретила подозрительная тишина. Приготовив обед, Стеша мирно дремала на кухне, положив голову на согнутые руки на подоконнике.

– Няня, где дети?

Старушка встрепенулась, крестясь, бросилась навстречу:

– Здесь были, матушка, во дворе играли. Сама видела.

Перейти на страницу:

Похожие книги

120 дней Содома
120 дней Содома

Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад (маркиз де Сад) принадлежит к писателям, называемым «проклятыми». Трагичны и достойны самостоятельных романов судьбы его произведений. Судьба самого известного произведения писателя «Сто двадцать дней Содома» была неизвестной. Ныне роман стоит в таком хрестоматийном ряду, как «Сатирикон», «Золотой осел», «Декамерон», «Опасные связи», «Тропик Рака», «Крылья»… Лишь, в год двухсотлетнего юбилея маркиза де Сада его творчество было признано национальным достоянием Франции, а лучшие его романы вышли в самой престижной французской серии «Библиотека Плеяды». Перед Вами – текст первого издания романа маркиза де Сада на русском языке, опубликованного без купюр.Перевод выполнен с издания: «Les cent vingt journees de Sodome». Oluvres ompletes du Marquis de Sade, tome premier. 1986, Paris. Pauvert.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад , Маркиз де Сад

Биографии и Мемуары / Эротическая литература / Документальное
Шопенгауэр
Шопенгауэр

Это первая в нашей стране подробная биография немецкого философа Артура Шопенгауэра, современника и соперника Гегеля, собеседника Гете, свидетеля Наполеоновских войн и революций. Судьба его учения складывалась не просто. Его не признавали при жизни, а в нашей стране в советское время его имя упоминалось лишь в негативном смысле, сопровождаемое упреками в субъективизме, пессимизме, иррационализме, волюнтаризме, реакционности, враждебности к революционным преобразованиям мира и прочих смертных грехах.Этот одинокий угрюмый человек, считавший оптимизм «гнусным воззрением», неотступно думавший о человеческом счастье и изучавший восточную философию, создал собственное учение, в котором человек и природа едины, и обогатил человечество рядом замечательных догадок, далеко опередивших его время.Биография Шопенгауэра — последняя работа, которую начал писать для «ЖЗЛ» Арсений Владимирович Гулыга (автор биографий Канта, Гегеля, Шеллинга) и которую завершила его супруга и соавтор Искра Степановна Андреева.

Арсений Владимирович Гулыга , Искра Степановна Андреева

Биографии и Мемуары