Божий одуванчик

Афанасий мутно взглянул поверх всклокоченной Илюхиной головы и сказал:

— Все… пора. Мне завтра груз сопровождать.

А там… трясет. Нельзя… больше.

— И меньше тоже, — сказал Илья.

Олег же загадочно молчал, уткнувшись носом в остатки курицы.

— Пойдем, — решительно поднялся Фокин. — Илюха, давай этого майна… то есть вира… транс-цен-ден-таль… ы-ы-ы…

И, отчаявшись выговорить умное слово, так некстати вклинившееся в его содержательный монолог, Афанасий ткнул пальцем в Осокина.

— Я сам, — с трудом сказал тот. — С-сам.

Илья стал кантовать своего трагически заблудшего друга, а Фокин топтался рядом и бессмысленно бормотал под нос:

— В городе Рязани… пироги с глазами… их ядять, а они глядять…

Общими усилиями загулявшая троица извлеклась из кафе, но дальше все пошло сложнее.

Оказалось, что их телеса не желают сохранять строгий перпендикуляр с земной поверхностью: в глазах рябило, хороводило и кружилось, весело расползались радужные круги, плитки проспекта хулигански выскальзывали из-под ног, а стены домов угрожающе пульсировали, явно нацеливаясь обрушиться прямо на голову многострадальным выпивохам.

Ко всему прочему, Свиридов-младший начал всячески попустительствовать на ниве поругания общественного порядка. Он приставал к прохожим, порывался разбить парочку витрин, уверял какую-то напуганную седенькую старушку в том, что он знавал Клару Цеткин, Шарля де Голля и лично мумию Мао Цзэдуна, а потом встал на четвереньки, сделал странное скачущее движение и заорал:

— Конница Буденного, ежкин крендель… урррра!!

На этом его и задержали стражи порядка.

Бесспорно, будь здесь Фокин, он воспротивился бы такому обороту событий и даже вступил бы в предполагающий рукоприкладство конфликт с пэпээсной братией, но Афанасий потерялся за два квартала до этого.

Олег же Осокин и вовсе провалился в какой-то подвал, где и почил сном праведника.

* * *

…Проснулся Олег от пронизывающего холода и боли в ушибленном локте. Его наручные часы показывали семь минут двенадцатого.

Впрочем, если бы Олег был чуть трезвее, он бы понял, что часы просто остановились.

От удара ли, от падения…

Выбравшись из подвала, он медленно побрел по почти пустому проспекту, рассеянно глядя себе под ноги. Он так погрузился в себя, что не заметил, как траектория его передвижения пересеклась с координатами фонарного столба.

Он поднял голову только в самый последний момент и подумал, что надо бы свернуть влево или вправо, но, пока мозг выбирал направление, ноги уже сделали роковой шаг, и Олег пребольно стукнулся лбом о шершавую прохладную металлическую поверхность.

— Баля-кха-муха!

Это привело его в чувство. Он потер пострадавший от столкновения лоб и, ускорив шаг, внимательно огляделся по сторонам, словно человек, только что вынырнувший на поверхность речной глади.

Самочувствие его было далеко от оптимального. Попросту говоря, его банально тошнило от нервно выпитого у Ильи Свиридова и потом в кафешке разнокалиберного спиртного.

Через несколько шагов ощущение тошноты стало нестерпимым.

Он свернул в первую попавшуюся подворотню, оперся левым плечом на деревянный столб, поддерживающий какой-то навес, перегнулся вперед, и его вырвало.

Рвота оказалась кратковременной. Олег распрямился, в тот же момент почувствовал на своем плече чью-то руку.

Он обернулся и увидел — в размытой белесой дымке, словно размытая старинная картина, — смутно знакомое лицо и строгие глаза за затененными стеклами очков.

— Где же это ты так напился, Осокин?

Голос звучал словно со стороны. Из глубокого гулкого ущелья. Или из пустой сорокаведерной бочки. Олег тут же поспешил поклясться про себя, что со следующего дня ни грамма спиртного.

Все. Хватит.

Однако эта здравая мысль непроизвольно прозвучала вслух и была облечена в следующую вербальную форму:

— Ну-у-у… шоп ищщо рраз… да не… я же с сегодняшнего дня… а какое севво… число?

И потом с места в карьер принялся рассказывать историю про то, как двое его друзей, приняв LSD-25, долго разговаривали с фонарным столбом, приняв его за профессора философии Геттингенского университета.

Впрочем, он не успел сказать и половины того, что хотел, как был остановлен:

— Что же это ты кричишь на всю улицу? Время уже за полночь.

— Д-да? — Осокин был убежден, что, когда он вышел из кафе, не было и одиннадцати. А от Свиридова до него минут десять ходьбы, не больше. — А в-вы… где-то я вас видел… м-м-м… а вы что тут делаете… в такое n-поззз… нее врем… ик! а-а-а. А?

— Я тут живу.

— Д-да? — Олег запрокинул голову и увидел на стене дома огромный рекламный щит «Мальборо». — Зы-ы-ы… — …дессь? Смешно… ну да! Вот в энтом доме жила одна знакомая блядь… На групповуху под «винтом» легко разводилась… Она нам вчетвером подписалась, что… в-в-в… А вы из какой квв…вартиры? Если из двадцать п-первой, то нам по пути. А-а-а… эта шалава ведь уже п-п… капут!! Гырмы-сы-выррр!..

Олег пошатнулся, норовя угодить носом в асфальт, но сильные руки, схватив его за плечи, крепко встряхнули. Это оказало нужное воздействие.

Он беспорядочно замотал головой и уже внимательнее посмотрел на собеседника.