– Да, – ответил Халиф. – Главная, пожалуй, что зазвучу по-английски: пять разных переводчиков перевели ”Ша, я еду в США“, адаптированного ”Орфея“. Сейчас переводится ”ЦДЛ“… Западногерманское издательство, издавшее Карла Хансера, Бунина, Платонова, Блока, заинтересовалось синопсисами ”Молчаливого пилота“ и ”Орфея“. ”Орфей“ же сейчас на просмотре в ”Саймон и Шустер“, издающем массовыми тиражами книги в мягком переплете. В ”Руссике“ готовится к изданию ”Молчалвый пилот“. Недавно вместе с Юзом Алешковским выступал в университете в Лонг-Айленде – говорят, очень успешно.
– Так что, – спросил я его, – ты сегодня вычеркнул бы из нашего прошлого разговора? От чего-нибудь отказался бы из тогда тобой сказанного?
В трубке вознило молчание. Очень недолгое.
– Нет, – уверенно ответил Халиф, – я не отказываюсь ни от чего, сказанного мной тогда. Ни от чего, – подумав, повторил он.
Глава 9
Четыре истории из жизни Игоря Губермана… и некоторые размышления по их поводу
Привычка хранить переписку складывается ненамеренно. Ну, кому из нас и когда удается ответить сразу? И лежит письмо в растущей стопке, ожидая своего часа, да так потом и остается, сколотое с уже отосланным ответом. Понадобится – пробежишь взглядом по закладкам в собравшихся за годы папках, выудишь нужную. Совсем как книгу, прочитанную и поставленную на полку, пока однажды не потянется к ней рука…
Папка с письмами Игоря толще других – и не только оттого, что исполнены его письма исключительно рукописным способом: их и правда немало. Почти все они начинаются с четверостишия – одного из тех, что вскоре входят в очередной его сборник, издаются они, кстати, с завидной регулярностью – в Израиле, где он живет, в России, которую он оставил тому уже больше десяти лет, здесь у нас, в Штатах…
Удивительно ли это? Издавать Губермана – дело беспроигрышное: книги его в магазинах не залеживаются, а после выступлений Игоря устроители выносят пустые коробки, в которых были доставлены сюда многие десятки томиков. Что, между прочим, кроме популярности приносит их автору возможность не оставлять свое главное занятие – сочинительство. Сам он, как всегда в шутку, по этому поводу замечает:
Выступления Игоря мне знакомы с самых первых его визитов в Штаты. И подготовка к ним – тоже: традицию останавливаться в Лос-Анджелесе у меня мы храним уже который год.
Поклонников его творчества в нашем городе множество, и по приезде Игоря каждый раз я надеюсь, что выкроится у нас время для беседы, содержание которой могло бы стать достоянием читателя. В нынешний его приезд наконец-то получилось. Игорь, притулившись у края стола, заваленного книгами, перебирал странички с какими-то заметками, когда я остановился рядом.
– Ты каждый раз к своему выступлению готовишься, будто заново, – как бы между прочим заметил я.
– А что – я человек ответственный, так и подхожу к этому…
Отметив про себя, что Игорь не против продолжить тему, я подсел к столу и нахально положил между нами магнитофон. Игорь же, поняв, что подготовка к встрече отложится по меньшей мере на час, сдвинул в сторону лежавшие перед ним листки и, положив руки на стол крест-накрест, обреченно уставился на меня.
– Пару вопросов, не больше, – успокоил его я. – Ты вот несколько раз произнес: я стал патриотом Израиля… Нам, «проехавшим мимо исторической родины”, всегда интересно понять, как приходит это ощущение? К тебе, например…
– В Израиле я лет десять, даже больше. – Игорь бросил взгляд на медленно вращающуюся в пластмассовом окошечке магнитофона ленту. – Саша, смотри, я не могу долго говорить серьезно…
На это я, в общем-то, и рассчитывал – о чем немедленно ему сообщил. Сейчас, прослушав запись, я вовсе не уверен, что наше намерение оказалось полностью соблюдено. Да, Губерман любит называть себя человеком легкомысленным:
И думаю всё же – ошибется тот, кто, познакомившись с подобным его четверостишием, готов поверить этому утверждению.
А тогда он продолжал:
– Я почему-то сразу ощутил, что я дома. Прости за повторы – я частично написал это в книжке “Пожилые записки”. Мы даже и не думали, когда уезжали, что можно поехать куда-то ещё. Я до сих пор уверен, что российский еврей может жить только в России. Или – только в Израиле. Конечно, есть исключения везде – в Германии, например, где просто поразительно живут евреи. Просто поразительно! – с нажимом повторил он. – Ты веришь, я испытал там потрясающее чувство, и я даже знаю, как его назвать – это национальная гордость великоросса. И я испытал там дикое злорадство!..
История первая
Доярка с фамилией Мах