Брабантский мастер Иероним Босх

Йерун писал картины и триптихи. Теперь он мог не опасаться нападок невежд или недоброжелателей и с удовольствием писал в собственном, весьма узнаваемом стиле, заполняя пространство множеством фигур и причудливо соединяя быль с небылью. Йерун заметил, что теперь альрауны не врываются в его фантазии и рисунки незваными – они не исчезли, но сделались послушными и вели себя так, как того хотел художник. Теперь ему пригождались многие наброски из тех, что были припасены впрок, много лет назад. Он продолжал наблюдать людей, зарисовывая все, что могло быть примечательным.

С заказами к Иеронимусу Босху не раз обращались вельможи. Они не скупились и даже готовы были платить вперед – в те времена это было редким явлением. Оно свидетельствовало не только о щедрости сеньора, но и о доброй славе мастера.

Филипп Красивый, герцог Бургундский, впечатленный триптихом «Страшный суд», заказал нечто подобное. Расстаравшись, Йерун написал Страшный суд для герцога. Второй триптих был устроен по примеру первого, однако разнились многие детали. Мысленно сравнивая два триптиха, Йерун про себя отметил, что второй триптих вышел намного лучше первого.

Приближенный герцога, испанский гранд-дон Диего де Гевара, известный ценитель живописи и меценат, пожелал заказать триптих, посвященный греху стяжательства. Подумав над сюжетом, Йерун вспомнил сказку о стоге сена, которую слышал когда-то от коробейника Микеля ван Гугена. В его картине стоял стог на возу. Вокруг стога суетились люди, одержимые жаждой наживы, следом за возом чинно ехали сильные мира сего – короли, герцоги и князья церкви. Они не спешили – многие богатства и без того принадлежали им, однако никто из них не замечал, что в воз запряжены чудовища, и они тянут его прямо в ад. На верхушке заветного стога Йерун написал влюбленные пары – им, казалось, не было дела до погони за сеном, однако бок о бок с ними следовали счастье и горе в обликах светлого ангела и уродливого крылатого беса.

Художник продолжал копить материал, рисуя людей, растения и животных, в том числе самых диковинных и невероятных. От друзей-путешественников он получал новые бестиарии и уже знал, как выглядят настоящие слон и камелопардус или, как называли это животное арабы, зарафа. На страницах бестиариев встречались и другие, совершенно чудесные существа, для которых не нашлось бы даже названия. Однажды в руки Йеруну попал камень, в котором застыло некое животное допотопных времен – в куске известняка угадывался ребристый панцирь продолговатой формы, напоминающий жука, но размером с кулак. Каким это создание было при жизни, оставалось только догадываться.

Йерун не оставлял мысли написать картину, которая могла бы показать жизнь во всем многообразии ее красок и форм. И однажды ему представился подходящий случай.

Генрих III, граф Нассау-Бреда, готовился к новой свадьбе. Он заказал триптих, равного которому Йерун еще не писал. Тринадцати футов в длину и семи с половиной в ширину, он должен был восславить радость любви и жизни, однако же напомнить, что жизнь человека протекает между раем и адом. Люди графа и мастер Йерун провели не один час за разговорами, обсуждая подробности заказа, рассматривая многочисленные наброски, сделанные художником раньше. Но даже уместись все описание триптиха в несколько строк, Йерун знал – вот то, к изображению чего он готовился без малого двадцать пять лет. Теперь он мог смело распахнуть свой сундук и выпустить на загрунтованные доски все накопленные чудеса, животных и растения, влюбленных людей, сказочные постройки, не похожие ни на один дворец или храм, и самые жуткие, самые необъяснимые видения преисподней.

– Какой же, по-вашему, предстанет на этом триптихе жизнь? – спросил граф, когда заказ был окончательно согласован.

– Такой, какая она и есть, ваша милость, – просто ответил Йерун. – Жизнь многолика. И каждый увидит в ней то, что захочет увидеть.

* * *

Престарелый мастер Йерун писал новую картину. За последние годы он выполнил несколько небольших работ о жизни святых и страстях Христовых. Теперь художник работал над «Несением креста».

Йерун надолго, почти на двадцать лет пережил своих старших братьев. Дом Гуссена унаследовал его старший сын Ян – он выбрал ремесло резчика по дереву. Прочие дети Яна и Гуссена сделались живописцами и называли Йеруна своим учителем.

Сейчас Йерун как никогда раньше был похож на своего деда – давно почившего мастера Яна ван Акена, такого, какого Йерун смутно помнил с детства. Он помнил лицо старика, как будто выложенное из шершавой коры дерева, с выступающим длинным носом и парой пронзительных глаз – казалось, только они и не терялись среди морщин. Йерун знал, что теперь сам он выглядит точно так же.

Художник изображал несение креста уже не в первый раз. Прежде он старательно выписывал многолюдную толпу, каждого человека с головы до ног. Сейчас он решил подойти к работе иначе, в который раз удивить зрителя. На новой картине были изображены только лица. Пожалуй, так несение креста могла бы увидеть птица, пролетая прямо над головами плотной толпы.