Брабантский мастер Иероним Босх

Худое желчное лицо отца Томаса вытянулось. Он явно не ожидал ничего подобного. Инквизитор упустил всего один штрих, но без него подготовленная им картина обвинения рушилась сама собой, и рушилась в самый неподходящий момент. Он осознал это только сейчас.

– Сама идея адамитов такова, что они не могут оставаться в тайне, – не останавливался мэтр Каспар. – К тому же они всегда многочисленны, иначе их ересь не действует. История показывает, что они исчисляются десятками и в отношении церкви держатся непримиримо. Если вы обвините одного, то у вышестоящей инстанции возникнет вопрос, почему вы не арестовали и не подвергли суду остальных. Кардинал будет недоволен инквизиторами, допустившими подобный промах.

Поспорить с доводом мэтра Каспара было невозможно.

– Я же добавлю, – поднялся отец Мартин. – Что копию, снятую с триптиха «Страшный суд», которую Босх написал для собора Святого Иоанна, видел и одобрил епископ Льежский. И я хочу спросить, может ли епископ Льежский хвалить работу еретика и безумца?

* * *

– Однако же, господа, мы второй раз за год сумели оставить инквизиторов с носом! – бургомистр Герард Хосс с самым довольным видом развалился в кресле. – А нечего отравлять жизнь тем людям, которые платят налоги городу!

– Дружно не грузно, – кивнул мэтр Каспар. – А уж если дружно, да со знанием дела!

– Знания своего дела ван Акену не занимать, – кивнул отец Мартин. – Но я бы позаботился о его безопасности в будущем. Кто знает, на какие мысли наведут инквизицию его новые работы.

– Я рекомендую сделать ван Акена присяжным братом в Братстве Богоматери, – подсказал мэтр Каспар. – Инквизиция не подступится к человеку такого статуса.

– Ввести его в высший круг братства? – с сомнением спросил бургомистр. – Но это честь даже для благородных сеньоров! Никогда прежде туда не входил бюргер, живописец!

– Вы спрашивали о защите ван Акена в будущем. Я предложил верный способ.

– Что ж, если прежде среди присяжных братьев не было художников, то Йерун ван Акен будет первым. – Отец Мартин произнес эти слова так, что всем стало ясно: становление Иеронимуса Босха присяжным братом – вопрос уже решенный. – Ибо я верю, господа, что этот шаг зачтется городу и всем нам.

Выдающийся художник

После торжественного избрания присяжным братом Йерун ван Акен, известный в городе художник, сделался весьма уважаемым господином. Он, хоть и оставался мирянином, теперь участвовал в проведении богослужений и выполнял обязанности, какие обыкновенно возлагали на клириков. На церемониях присяжные братья облачались в особенные мантии, а на груди носили особый медный знак с выгравированной на нем латинской надписью: «Sicut lilium inter spinas» – «Как лилия среди шипов». По заведенной традиции в Братстве Богоматери несколько раз в год устраивали особенные пиршества – символом братства был лебедь, и пиршества назывались «лебедиными банкетами». Дважды честь провести такой банкет в своем доме выпадала Йеруну.

Шли годы и десятилетия. Мир менялся, город Хертогенбос благоденствовал, рос и богател. В ремесленные мастерские поступало вдоволь заказов, и мастерские художников не были исключением.

Любая из картин, написанных в мастерской Иеронимуса Босха, могла бы рассказать не одну чудесную историю, которая могла быть и смешной, и ужасной, и нелепой, и правдивой, потому как жизнь – величайший из фантазеров, и не всегда удается поверить в то, что она успевает сотворить.

Однако история жизни самого Босха, точнее, художника Йеруна ван Акена, протекала теперь спокойно и размеренно. Пожалуй, именно так многие представляют себе счастье.

Он продолжал трудиться в своей мастерской, выполняя заказы горожан, купцов и рыцарей, нередко вместе с братьями работал для собора Святого Иоанна. Собор продолжали строить, и работы над его убранством было предостаточно. С Гуссеном и Яном они писали фрески и алтарные триптихи, создавали эскизы для церковной утвари. Даже работу над паникадилом собора заказали в мастерской Йеруна. Он же трудился над рисунком витража, который позже изготовили стекольщики в мастерской Виллема Ломбарта. В доме Иеронимуса Босха побывало множество учеников, среди них младший сын Гуссена Антоний и две дочери Яна – женщины не были чем-то удивительным в художественных мастерских Фландрии и Брабанта. Обычно они выполняли росписи и орнаменты наравне с мужчинами.

– Вам повезло, – приговаривал Йерун, обучая племянников. – Вы можете учиться у отца и двух дядьев, просто перейдя из дома в дом на одной площади!

– Что в этом такого, дядя Йоэн? – удивился Антоний.

– Ну, на учебу к своему дяде я ездил в Брюгге, – улыбнулся Йерун.