Брабантский мастер Иероним Босх

– Я-то сяду, – ответил Йерун. – Но кто ответит мне, ради чего мы называемся братством, если не возьмемся порадеть друг за друга? Неужели только ради совместных богослужений и обедов? Скажи мне хоть ты, Гуссен, так ли ведут себя братья?

После этих слов Йерун действительно сел на место. Обед завершился в тяжелом молчании.

Тайный еретик?

– Истинно говорю вам, – вещал высокий бледный проповедник. – Тот, кто называет себя Иеронимусом Босхом, вдохновлен и научен самим дьяволом! Ни ныне, ни когда-либо, ни один из живописцев не привносил в работы столько греха! («Ха» он выкрикнул с особенным выражением, как будто мощный поток воздуха грозил разорвать его глотку изнутри.)

– Где его взяли? – Поморщившись, инквизитор отец Августин вполголоса обратился к своему товарищу. – Он отвратителен, как мелкий бес или альраун!

– Явился к нам три года назад, прошел послушание и принял постриг. Кажется, раньше был бродячим шутом, передразнивал известных людей. В речах груб, как ландскнехт, и столь же неграмотен! Но прихожане – посмотри-ка! – слушают с удовольствием. Все оттого, что он сам верит в то, что говорит, верит крепко! Недаром бывший лицедей. Чертовски талантлив! – Спохватившись, инквизитор торопливо перекрестил свой рот. – Недаром вера – величайшая сила!

– Вы подменяете понятия, отец Томас!

– В сравнении с ним – лишь самую малость! – ухмыльнулся второй инквизитор.

– Кто, кто, ответьте мне, изобразит самые сокровенные глубины ада, как не тот, кому они открывались воочию! – каркал проповедник. В его внешности и голосе не было ни капли притягательного: немолодой, одутловатый, почти лишенный волос, лишь жидкое подобие бороды на щеках. Блеклые глазки он прятал за очками. – А кто увидит ад при жизни? Лишь неисправимый, изъеденный сотней и сверх того чертовой дюжиной пороков грешник! Такой способен побывать в аду при жизни, испугаться до медвежьей болезни сам и после пугать других! А кто способен изобразить грех во всех красках? Не тот ли, кто сам подвержен греху? Не тот ли, кто изведал его во всех подробностях? Что скажете?

– Сам-то он видел работы ван Акена? – Отец Августин ощущал, что при виде проповедника отвращение подступает волнами, и поэтому не понимал, почему публика столь жадно внимает его словам.

– Кое-что. Ему хватает. Помимо «Страшного суда», того, что можно видеть в соборе, в руки к нам попало кое-что из зарисовок этого мастера Босха – среди его слуг нашлись добрые католики. Право, очень занимательно! Прочие не видели и этого, однако же молву о Босхе готовы принимать на веру!

– Скажите, разве пристало доброму христианину изображать пары, предающиеся любовным утехам во всевозможных богомерзких позах! Откуда, откуда ему ведомо все это бесовское многообразие? – визгливо вопрошал бледный. – А я скажу вам – от ереси Братства Свободного духа, поганых адамитов, проклятых матерью нашей Католической церковью! Праведнику не додуматься до подобного! Познать это можно, только увидев своими глазами или же изведав самолично! А о чем, о чем могут рассказывать черные птицы, вылетающие из заднего прохода? Стрелы, вонзенные в ягодицу? Верное свидетельство содомского греха! (И снова негодующее «ха» вырвалось с такой силой, что, казалось, дрогнули витражные стекла.)

– Горожане готовы постоять друг за друга, неважно, против сеньоров или против церкви, – негромко проговорил отец Томас. – Мы потерпели неудачу со стекольщиками, и Йерун ван Акен, известный как Иеронимус Босх, сыграл в этом не последнюю роль. За него можно будет приняться, но только необходимо заранее подготовить горожан.

– Этот Босх, может статься, и известный художник, – кивнул отец Августин. – Но в нашей власти приумножить его известность так, как это нужно для борьбы с ересью. Вот тут-то и пригождаются луженые глотки и нахальные голоса лицедеев, главное, устроить их представление там, где следует.

– Но ведь ван Акен вроде бы добрый католик?

– Со временем это решит суд инквизиции. Но прежде пусть побольше простых людей уверуют в его тайную приверженность ереси.

* * *

После памятной речи Йеруна, к его немалому удовольствию, члены Братства Богоматери не остались безучастными к судьбе гильдии стекольщиков. За дело взялись высокие церковные чины, магистрат что-то поправил в законах, в которых речь шла о статусе городских гильдий. Вскоре инквизиторы оставили в покое Ломбарта и его людей. Стекольщики вздохнули с облегчением. Однако для Йеруна наступило тревожное время.

Художник стал замечать, что по городу поползли недобрые слухи, и эти слухи сплетались вокруг его имени. Нет, возмущенная толпа не осаждала дом «Под нашим Спасителем», не пыталась ворваться в мастерскую. Но уже больше месяца художник ловил на себе косые взгляды на улице, слышал сам и получал из вторых и третьих рук слова о том, что он, Йерун ван Акен, известный как Иеронимус Босх, якобы знается с нечистым.