Алик с Татьяной направляются к океану, а я, поскольку сильно в детстве перекупался и с тех пор ненавижу всё мокрое, остаюсь сторожить наши вещи и разглядывать окружающих. Зрелище это, надо прямо сказать, не для слабонервных. Особенно колоритны наши непосредственные соседки, судя по всему, представляющие три поколения прекрасной половины одной семьи — то есть бабушка, дочка и внучка. Самая старшая из них — довольно полная, можно даже сказать, тучная женщина — наверное, недавно вышла из воды, потому что она стоит, возвышаясь над плоским пляжным пейзажем, завёрнутая в большое махровое полотенце, раскрашенное в цвета американского флага. Задрапированная этим звёздно-полосатым узором, её массивная фигура производит очень сильное впечатление и в какой-то степени даже символична. Её дочка, наоборот, невысокого роста и худенькая, похожая на шуплую мышку, с завитыми, жидкими, давно и совершенно бесповоротно вытравленными волосами и столь же выразительным лицом, — возится с маленькой, лет двух или трёх, девочкой, снимая с нее детский купальничек. Судя по всему, отношения между двумя старшими женщинами находятся не в самой лучшей своей фазе, потому что разговор между ними ведется на весьма повышенных тонах.
— Он из тебя в Америке старуху сделал, — говорит старшая. — Он тебя чёлки лишил. Посмотри, на кого ты стала похожа. А теперь он же тебя замухрышкой называет.
— Мама, при чем тут он? — говорит та женщина, которая помоложе. — Я от чёлки сама отказалась, когда беременная была, чтобы причёску всю сменить. Чтобы стричься не надо было.
— Ты во всём ему подчиняешься, — говорит её мать. — Совсем индивидуальность потеряла. А так нельзя. Я по собственному опыту знаю.
— Мама, ну у меня же тоже свои недостатки есть, — говорит похожая на мышку женщина. — Он же с ними мирится. Я тоже не всегда и приготовить успеваю, и убрать.
— Недостатки недостаткам рознь, — говорит вторая, снимая с себя полотенце и начиная вытирать им свою внучку. — Если он уже сейчас критикует твою внешность или то, как ты одеваешься, — дальше ещё хуже будет. Это я тебе точно говорю. По собственному опыту знаю.
— Ну что же мне теперь, бросить его?
— Поступай как хочешь. Мне это абсолютно безразлично.
Растерев внучку досуха и завернув её в своё звёздно-полосатое полотенце, женщина ложится рядом и в знак того, что разговор закончен, закрывает глаза, подставляя лицо жарким лучам августовского солнца.
— Это неправда, — говорит её дочь. — Я знаю, что это неправда. Тебе не безразлично. Ты специально хочешь мне всю жизнь разбить. Чтобы я такой же несчастной, как и ты, была.
Маленькая девочка, по всей видимости, утомлённая бесконечной перепалкой мамы и бабушки, начинает хныкать, и в этот момент к нам подходят вылезшие из воды Алик с Татьяной. Оглядев мой наряд, состоящий, как всегда, из чёрных брюк, чёрной рубашки с длинными рукавами и чёрного же пиджака, Алик говорит:
— Лёш, ты не слишком легко оделся? Не холодно тебе? И вообще, почему ты всегда в чёрном?
— Как сказала одна чеховская героиня, это траур по моей неудавшейся жизни, — говорю я. — Вот я «Чайку» перечитал недавно и аж поразился. Вот он всю жизнь против пошлости боролся, а сам при этом такой пошляк был.
— Слова героя комедии — это не слова самого автора, — говорит Татьяна. — И вообще, тебе не кажется, что ты со своей критикой всех и вся уже перегнул немного?
— В том-то и проблема, что он «Чайку» комедией считал, — говорю я. — И всё ему в людях смешно было. Поэтому и получалось всё так приземлённо и примитивно. Тараканий такой взгляд на жизнь, причем таракана очень самодовольного и самоуверенного.
— В отличие от некоторых наших знакомых, которые такие скромные и самокритичные, — говорит Татьяна.
Алик устраивается на нашем пледе и достает из сумки бутылку «Балтики» и смятую газету.
— «Чайка» — это удивительное произведение, — говорит Алик. — Оно всё о несчастной любви. Там каждый герой влюблён не в того, в кого надо. Как у Окуджавы, помните? «Что касается меня, то я опять гляжу на вас, а вы глядите на него, а он глядит в пространство».
— И Окуджава такой же пошляк был, — говорю я. — Это сходство ты правильно отметил. Всё «комиссаров в пыльных шлемах» воспевал, а когда в 1993 году танки Верховный совет расстреливали, кричал: «Добейте их! Чтобы ни один не ушёл!» Вот вам и революционная романтика.
— Это ещё что, — говорит Алик. — Вот я новость вчера прочитал. Сейчас дословно процитирую, чтобы суть не потерялась.
Он расправляет газету, открывает бутылку, отпивает прямо из горлышка большой глоток пива и читает:
— Египетская полиция арестовала человека, который выполнял операции на головном мозге, не имея при этом даже начального школьного образования. По сообщению судебных властей, 40-летний «доктор» принимал до 200 пациентов в неделю в городе Эль-Файюм, недалеко от Каира, а операция на головном мозге обходилась пациенту приблизительно в пять долларов.
— Ну вот, — говорит Татьяна, которая тоже уже лежит на пледе и загорает. — А мы всё Лёшеньку бедненького ругаем. Смеемся над ним. А на свете, оказывается, и поумнее люди есть.