Брайтон-Бич опера

Я устал от жалящих в спину змей с дружелюбными улыбками,

Я устал от всех совершенных мною грехов,

Устал постоянно проигрывать бутылке «Хеннеси»,

Устал от постоянного отсутствия денег…)

Te, кто умеет играть в преферанс, понимают, что всё это значит. А тем, кто не умеет, — всё равно не объяснить.

Поздняя ночь. Грег останавливает свой серебристый «Лексус» возле дома Зарецких и поворачивается к сидящей рядом с ним Даше.

— Устала? — говорит он.

— Нет, — говорит она.

— А почему такая грустная?

— Ну, наверное, устала всё-таки. Немножко.

— Я тоже, — говорит он, и в машине воцаряется тишина.

— Не жалеешь, что мы пошли? — говорит Грег.

— Нет, — говорит Даша. — Не жалею.

— Надо иногда хотя бы развлекаться, — говорит Грег. — Нельзя же всё время за учебниками сидеть.

— Нельзя, — говорит Даша и опять замолкает.

— У тебя всё в порядке? — говорит Грег.

— Да, — говорит Даша. — Почему ты спрашиваешь?

— Ты какая-то слишком грустная, — говорит Грег.

— Я же сказала, что устала немного, — говорит Даша. — Шумно там было.

— Да, — говорит Грег. — Шумно. — И вдруг без всякого перехода: — Давай поженимся.

— Прямо так сразу?

— Почему сразу? Мы уже сколько встречаемся. А сейчас подготовим всё. Платье тебе пошьём. Самое красивое в мире. Ну, и поженимся. Свадьбу сыграем.

— Хорошо, — говорит Даша. — Я согласна.

— Правда?

— Правда.

Грег наклоняется к ней, обнимает за шею, целует в губы. Даша закрывает глаза.

Когда они выходят из машины, воздух кажется им неожиданно прохладным. Около самого дома они останавливаются. Грег притягивает Дашу к себе, ещё раз целует. Не отрываясь от её губ, берет обе её руки и кладет их себе на плечи.

Игорь стоит через дорогу от них, под большим деревом со свисающими вниз, густо покрытыми листвой ветвями. В одной руке у него зажженная сигарета; вторая рука в кармане — в том самом, в котором спрятан заряженный «Глок». На этой стороне дороги темно, и никто Игоря не видит, но ему самому зато хорошо видны освещённые ярким фонарем фигуры Даши и Грега. В этот момент для него больше ничего в мире не существует. Только Даша, которая прижимается к обнимающему её незнакомому парню. Только их бесконечный поцелуй. Только это. И больше ничего.

У КОГО ВСЁ ХОРОШО ?

— Hy что ты так убиваешься? — говорит мне Татьяна. — Это же только деньги всего лишь. Разве можно изхза них так расстраиваться?

— А из-за чего же ещё мне расстраиваться? — говорю я. — Тем более что так глупо всё получилось.

— Что ты имеешь в виду? — говорит Татьяна.

— Ну как что? — говорю я. — Распасы эти, конечно. Не надо было мне «пас» говорить. Ну, остался бы па шестерной без двух взяток — ничего страшного.

— Так ты из-за этого так плакал тут? — говорит Татьяна.

— Ну да, — говорю я. — Конечно. А что?

— You make me laugh,[14] — по-английски говорит Татьяна. — You really make me laugh.

Когда я подхожу к нашему районному полицейскому участку, Игорь уже ждет меня нa углу. Выглядит он ужасно — бледный, под глазами тёмные круги, длинные волосы спутались и чуть ли не в колтуны сбились.

— Что с тобой? — говорю я вместо приветствия.

— Ничего, — говорит он. — Просто не спал сегодня вообще. А с вами что?

— Ничего, — говорю я. — А что такое?

— Вы в зеркало на себя смотрели? — говорит Игорь.

— Нет, — честно признаюсь я, поскольку действительно не имею такой привычки. — А что?

— Ну как что? — говорит Игорь. — Не хотите посмотреть?

Он подводит меня к витрине какого-то магазина, и я сам теперь вижу, что по сравнению со мной Игорь выглядит ещё очень даже неплохо.

— Ну, я тоже не спал, — вынужден признаться я.

— Что, страшно было в полицию идти? — говорит Игорь.

— Нет, — говорю я. — Мне-то чего бояться? Я ничего противозаконного не сделал. Но, конечно, видок у нас с тобой — сразу сажать можно.

Я ещё раз оглядываю Игоря с головы до ног и говорю:

— А что у тебя в кармане куртки?

— В каком? — говорит он.

— Ну, в том, из которого ты почему-то руку никогда не вынимаешь?

— Ничего.

Я хватаю Игоря за рукав и вытягиваю его правую руку из кармана.

— Ничего себе ничего, — говорю я, когда вслед за рукой из кармана показывается тяжелый пистолет. — Нехилая игрушечка. Ну-ка давай её сюда.

— Ещё чего! — говорит Игорь.

— Ты что, сумасшедший? — говорю я. — Ты на допрос в полицию идёшь. А вдруг тебя обыщут? Давай-давай.

Я отбираю у Игоря пистолет и прячу его в мою чёрную кожаную сумку, которая всегда со мной.

— Вот так-то лучше, — говорю я. — Ну что, пойдем?

В участке нас встречают достаточно любезно, но выясняется, что придется подождать: следователь, который должен допрашивать Игоря, ещё не пришел. Мы садимся на вытянутую вдоль стены скамейку, и я моментально погружаюсь в тяжёлый сон. Снится мне Ужгород, поросшие ельником Карпатские горы, парное молоко с только что выпеченным чёрным хлебом. Древняя старушка в чистом белом платочке наливает в мою кружку парное молоко, протягивает её мне, а потом поднимает свое покрытое множеством морщинок лицо и, глядя мне прямо в глаза, говорит:

— And who the fuck are you?

— Что? — говорю я, а старушка повторяет, на этот раз уже низким мужским басом:

— Who the fuck are you?