Брак по любви

– Один момент. Миссис Антонова?.. – спросила Ясмин. Этого вопроса она избегала все утро. Миссис Антонова исчезла. Возможно, для нее наконец нашлось местечко в доме престарелых. Возможно.

– Я знаю, что ты к ней привязалась. – Джули положила руку ей на плечо.

– Когда?

Злата была готова. Она была готова. Это не трагедия.

– В твой первый день отгула. Мне очень жаль. Я была с ней. Она была безмятежна и не страдала. Думаю, она была готова уйти.

– Да, – согласилась Ясмин. – Я тоже так думаю.

Она сидела на крышке унитаза и рыдала. Истекала слезами. Оторвала от рулона еще несколько квадратиков бумаги и намочила их в считаные секунды. На юбке расплывались темные пятнышки. Она утерла лицо рукавом. Злата была готова, но для Ясмин, хоть она и знала, чего ждать, ее смерть стала громом среди ясного неба.

Наконец она скомкала бумажки, бросила в унитаз и спустила воду. Умыв руки и лицо, она постояла, изучая свое отражение в мутном щербатом зеркале над раковиной. Ресницы слиплись, словно шипы. Щеки пошли пятнами, кожа стала землистой, будто Ясмин много месяцев не выходила на солнце.

Дверь в туалет открылась, и Ясмин попыталась совладать с лицом, чтобы выглядеть нормально.

Вошла Ниам. Она так и светилась.

– Значит, ты вернулась, – сказала она. – Говорят, твоей племяннице уже получше.

Ясмин кивнула. Со дня эскапады миссис Антоновой они едва перекинулись парой слов. Она много раз мысленно репетировала извинения и теперь собралась с духом, потому что по поджатым губам Ниам, красиво накрашенным блеском, было очевидно, что извинения будут отвергнуты.

– Ниам, – произнесла она и не смогла продолжить, потому что из глаз снова хлынули слезы. Открыв рот, она бы завыла.

Ниам подошла к ней. И молча заключила Ясмин в объятия. Ясмин разрыдалась у нее на плече.

– Я знаю, – сказала Ниам. – Я знаю.

Он ее не впустит. Это осознание пришло словно рассвет – постепенно, а потом сразу.

– Прости, что нагрубила, – сказала Ясмин. Вот уже во второй раз она заявилась к нему без предупреждения. На сей раз Пеппердайн обнаружил ее на пороге, а не скорчившейся за мусорными баками, и это казалось существенным улучшением, пока не стало ясно, что он не пригласит ее войти.

– Забудь, – сказал он. – Ничего страшного. – На нем была рубашка с закатанными рукавами и фартук в бело-синюю полоску. Кисти рук и запястья загорели. Благодаря всем этим зимним пробежкам. Теперь, весной, потемнеют и его плечи.

– Я подумала, что мы могли бы… ну, помириться. – Она пыталась говорить непринужденно, но на самом деле была в отчаянии. Не из-за него. Просто ей хотелось на время забыться.

Он посмотрел на нее ласково, словно на убогую:

– Я на тебя вовсе не в обиде. Правда.

Что, если его поцеловать? Может, тогда он сменит гнев на милость и впустит ее? Ясмин вгляделась в его лицо. На лбу морщины и россыпь бледных веснушек, которые под солнцем станут ярче. Он состарится, словно оставленная под открытым небом статуя. Если она прижмет свои губы к его губам, он ничего не почувствует.

– Только не думай, что я тебя прогоняю, – сказал он.

– Но ведь так и есть! – проблеяла она. За ее спиной, будто услышав, рассмеялся какой-то прохожий.

– Сейчас не лучшее время, – сказал Пеппердайн. – Почему бы нам что-нибудь не запланировать?

– Джо пришлось на несколько дней уехать, чтобы повидаться с отцом. Но как только он вернется… – О чем она умоляет? О прощении? – А моя племянница, как ты знаешь, провела неделю в больнице, так что я не… но теперь я… Я собиралась… само собой, не из-за нас, потому что…

– Ясмин, – мягко сказал он. – Прости, но сейчас не лучшее время.

– Джеймс? – Женский голос из прихожей.

– Ох, – сказала Ясмин. – Что ж ты молчал.

Он улыбнулся. Снова извинения.

– Я готовлю ужин.

– Ясно. Что ж, приятного вечера. – К своему ужасу, она глупо хихикнула, словно школьница. – И прости, что помешала. – Она развернулась и спустилась на пару ступеней, держась за кованые перила, потому что ноги внезапно стали ватными.

– У тебя есть зонт? – окликнул ее Пеппердайн. – Подожди секунду, я тебе одолжу. Похоже, сейчас польет.

Ясмин остановилась и оглянулась на него. Взяла себя в руки.

– К твоему сведению, – сказала она, – ты был не прав.

– Насчет чего?

– Когда ты сказал, что я хочу чего-то большего, чем секс. Ты был не прав. – На нижней ступеньке она споткнулась, но не обернулась, услышав, как он снова ее окликнул.

Гарриет

Вода в ванне, обжигающе горячая, когда она заставила себя в нее лечь, остыла. Подняв руку, она рассматривает сморщенные подушечки пальцев. Живот колышется под водой, пока баламутица не проходит. Той же рукой она ощупывает изгибы своего живота, затем грудь и до странности мягкие ребра. «Я растворяюсь, – думает она. – Даже мои кости».

Никогда еще она не была такой худой. Прием пищи превратился в очередную рутину, которая больше не доставляет удовольствия. С тех пор…

«Как ты мог в это поверить? – допытывалась она. – Как тебе такое в голову взбрело?»

«Потому что это правда, – ответил он. – Вот так».