Браки во Филиппсбурге

Знатно же он разоблачил сам себя, подумал Альвин. Поначалу держал разгромные речи против телерекламы, потом дал понять, что он, если его переизберут на пост главного режиссера, очень даже склонен приложить руку к рекламным передачам, а когда его провалили на выборах (Альвин льстил себя надеждой, что и он к этому руку приложил), согласился принять пост директора вновь организованной телестудии рекламных передач. Такова жизнь, подумал Альвин, но надо остерегаться и не действовать столь откровенно. Прежде тен Берген на каждом приеме, вселяя страх в сердца слушателей, произносил речи о необходимости хранить в чистоте культуру, при этом, он всегда умел дать понять слушателям, кроме него-де, никто не знает, что значит хранить в чистоте нашу культуру, какое она имеет значение и какой подвергается опасности. Ему давали выговориться, слушали вполуха, думая при этом, что слушать его — вполне заслуженное наказание, ибо никто ничего (а кто, кроме него, хоть что-нибудь сделал) не сделал для того, чтобы хранить, как он это называл, в чистоте нашу культуру. Так было до избрания его директором телестудии рекламных передач. Теперь тен Берген держал речь — столько-то Альвин слышал не слушая, столько-то ему просто влетало в уши, их, к сожалению, не закрыть, как глаза, — теперь он держал речь (и это будет его вечной речью, пока он будет заниматься телерекламой) во славу телепередач как единственной силы, с помощью которой удастся, быть может, держать в чистоте культуру. Он называл цифры. Он и прежде называл цифры и всегда этими цифрами доказывал все, что надо было доказать для сохранения в чистоте нашей культуры. Призыв хранить в чистоте культуру был его ad majorem dei gloriam, [7]его вечной песней, которую он исполнял всю жизнь, а теперь, став менеджером рекламы, он ее ловко варьировал. Он пел волнующую песнь о том, что нашу культуру можно держать в чистоте, только вкладывая в нее много денег, и деньги эти лучше всего мобилизовать через телерекламу, открыв, стало быть, — так хитро звучало то, что он напевал, — экономике путь к косвенному меценатству. Да, оррогtunitas clara, [8]говорил господин тен Берген, который не произносил фразы, не водрузив на нее, точно знамя, блестящее иностранное слово; почти всегда это были слова, которые не каждый день услышишь, которых в отечественном словоупотреблении еще не заездили, наоборот, по-иноземному сладкозвучные и отчасти непонятные, они ласкали слух. Еще год назад это были главным образом перлы латыни и французского языка, которыми господин тен Берген декорировал свои речи: у такого-то и такого-то есть droit moral; [9]для optima fide [10]в наших местах нет оснований; он никакой obbligo [11]не несет; tant mieux, [12]если противник consentiere, [13]а вообще он презирает этих псевдо-connaisseure, [14]все эти usance [15]чрезвычайно ridicule… [16]Но с тех пор, как он съездил в Америку, он пересыпал — хотя прежде презирал это, считая английский язык слишком грубым, чтобы допустить его в свой словесный вертоград, и называл его диалектом матросни, — да, теперь он пересыпал все свои речи путевыми трофеями. Но конечно же, не «all right» [17]или «о. к», [18]а такими выражениями, как: muddle-through [19]как метод он органически не приемлет; public relations [20]— это conditio sine qua non; [21]его работа предназначена не только для happy few; [22]он знает от своих друзей, а среди них есть big wheels, [23]что его approach [24]и в политике заслужил внимание, он никогда в жизни не станет плясать под дудку той или иной pressure-group; [25]snob-appeal [26]он не придает никакого значения и ни за что не пойдет на understatement… [27]

Как одни собирают спичечные коробки и привозят домой, а другие — кусочки сахару в ярких обертках, открытки, флажки, экзотические цветы или бабочек, так, казалось, нанизывал господин тен Берген слова, дабы включить их в свой словарный запас; ему незачем было перед каждым иностранным словцом уточнять: как сказал бы римлянин, как сказал бы француз. Чужеродное он неуловимо сплавлял с родным. Адвокат Альвин восхищался такой его способностью, сам он при всем желании не в состоянии был запомнить ни одного иностранного слова.