Брат болотного края

Застыла рядом, потянулась к стволам, погладила ласково-ласково, как родных. На мгновение Лежке показалось, что рябинки ответили ей, всколыхнулись резными листьями, затрепетали ветвями. Но сумрак стал плотным, не разглядеть, мало ли что привидится в темноте?

— Пойдем!.. — чуть слышно позвал он.

Леся в последний раз провела рукой по стволам, шаль снова сбилась, оголила плечи, Лежка подошел ближе, поправил — не застудилась бы, холодно в лесу, мокро, а им идти еще, далеко идти. Осторожно потянул Лесю прочь. Уходя, она все оборачивалась, вглядывалась во тьму.

— Где вы там? — прошипела тетка, успевшая свернуться у кряжистых корней сосны, даже ветками себя прикрыла, хвоей замела след.

Лежка наклонился, проверил, не осыпалось ли ночное убежище, — то стояло прочно, только влага успела вымочить дно. К утру яма станет стылой, почти морозной. Лежка нашарил в мешке теплую накидку, бросил вниз: если девка хорошенько укутается, может, и не простынет.

— Огня бы зажечь, — не надеясь на разрешение, предложил он.

Мертвая даже не ответила — зыркнула раздраженно, оскалилась.

— Закапывай ее скорее, скоро луна выйдет.

Тьма и правда перестала быть кромешной, засеребрилось между кронами. Вот-вот засияет ночное лицо — покровитель мертвого да гнилого. Если луна увидит добычу, то никакое укрытие под корнями сосны не спасет. Только вот Леся не спешила. Она продолжала смотреть на рябины и шажочек за шажочком возвращалась к ним.

— Я сейчас, — не глядя бросила она и побежала к оврагу.

«Стой!..» — хотел крикнуть Лежка, но мертвые глаза яростно вспыхнули.

Девку он догнал у самых рябин. Она прижалась к стволам, обвила их руками, дышала глубоко и размерено, будто уснула. Стоя посреди ночного леса, раненая и бегущая прочь от раны своей.

— Леся… Леся… — Имя беззвучно вторилось, но никто не откликался. — Леся…

Она вдохнула еще раз, медленно выдохнула и обернулась. Ее глаза блестели, в полумраке казалось, будто они сияют.

— Вот теперь пойдем, — легко согласилась она. Улыбка блуждала по ее губам, щеки раскраснелись. — Пойдем скорее.

Помогая забраться в укрытие, Лежка протянул ей руку, чтобы она не скатилась вниз кубарем, но Леся только головой покачала, спрыгнула сама. В кулаке она сжимала гроздь рябины. Спелые ягоды темнели на бледной коже кровавым багрянцем.

Но думать об этом было некогда. Лежка обошел сосну, подлез под корень и принялся засыпать убежище. Комья покатились в углубление прямо на скорчившуюся Лесю. Еще румяная, теплая от ходьбы и колючей шали, она натянула вязаную шерсть до самых глаз, а после и вовсе свернулась, спрятав лицо в коленях. Шаровары задрались, обнажая край раны, перетянутой грязной тканью, и сразу пахнуло гнилью.

— Поспеши! — зашипела на него мертвая. — Что стоишь?

Лежка загребал землю обеими руками, проталкивал ее под корень, утрамбовывал, толкал еще, ссыпая все новые пригоршни, а тетка кружила у сосны, всматривалась во тьму и шептала-шептала что-то беззвучно. Лесю было не разглядеть: стена рыхлой земли вперемешку с хвоей и потревоженным мхом отделила ее от мира, укрыла собой от чужих взглядов. Но Лежка чувствовал — она там. По теплу, расходящемуся от земли к его ладоням, по тревоге, доносящейся из-под корней, будто тихий плач.

— Палкой пошеруди, чтобы не задохнулась, — подсказала тетка.

Лежка подхватил ветку, воткнул ее в свежую стену, раз-другой-третий, пробил слой земли, дал ход воздуху — его должно было хватить. Оставалось прикрыть корни лишайником, припорошить землей в тонкий слой, а сверху бросить рябину, зеленую, но сильную, могущую сохранить.

— Готово, — шепнул он, поворачиваясь к тетке, но та не ответила.

Ломаной тенью она застыла на краю оврага. Лежка разглядел, как лениво шевелит край ее савана ветер, и тот белеет сквозь лесную хмарь, будто сам он неуспокоенный дух, а не ткань, духу принадлежащая. Одно рукой тетка держалась за гибкий ствол рябинки, второй отводила в сторону переплетенье веток. В неверном свете Лежке показалось, что рябина дрожит. Всем своим юным телом, всей своей извечной силой. Дрожит, предвещая беду.

— Идут!.. — понял он до того, как тетка рванула прочь от пологого края оврага.

Плотная темень, наполнившая его до краев, пошла рябью, будто не ночь была в нем, а тяжелая вода, черная, как беззвездное небо поздней осенью. И когда из густой тьмы выросла фигура — слишком высокая для человеческой, венчавшаяся парой ветвистых рогов, а за ней вторая, и третья, и еще, и еще, Лежка медленно осел на рыхлую землю под корнями сосны.

Мертвая стояла, как хилый побег на пути великой бури, вытянув руки. Лежка слышал, как тихо и утробно рычит она, знал, как скалит зубы, бесстрашная в вере, что дважды умереть не умрешь. Но саван, укрывавший ее холодное тело, дрожал в такт ознобу, сотрясавшему мертвую. И был этот саван белым, как знамя всех ее поражений.

Лежка прижался к шершавому стволу сосны и закрыл глаза. Под толщей рыхлой земли за его спиной тихонько дышала укрытая от смерти Леся. Укрытая, да не спасенная.

Олеся.