Брат болотного края

Фекла ахнула, прижала к себе рукоять, выскользнувшую было из-под пояса. Попятилась, а Поляша уже рванула к ней, раскидывая по сторонам мшистые лоскуты. Фекла вскрикнула пронзительно и высоко. Крик ее не успел затихнуть, как над зыбуном уже зашуршали перья, захлопали крылья — одни белоснежные, другие как смоль, и в небо поднялись две лебедицы. Раз! И взмыли они легко и плавно. Два! И уже не разглядеть их в темнеющей небесной сини.

Остались только спящее озеро да топкий зыбун. И Поляша, упавшая на него, будто подрубленная березка. Спина ее дрожала от судорожных всхлипов. Мертвая тетка рыдала, подвывая, как потерявшая кутят волчиха. Рычала, царапала мох, рвала его, терзала, не ведая, как еще выплеснуть всю ярость свою и боль.

— Не помогла… — хрипела Поляша. — Зазовка проклятааааяя… Я ей кинжал родовой. Я ей волчонка… Листочек Степушкин… А она… В болото… Не помоглааа… Сука! Сука!

Нужно было подойти к ней, нужно было сказать что-нибудь. Взять за плечо, перевернуть на спину, чтобы грязная вода не заливалась в скованный рыданиями рот. Но под сосновой корягой кто-то возился. Тяжело и мучительно. Леся перегнулась через поваленный ствол. Она ожидала увидеть волка. Истерзанного зверя. Демьяна, истекшего и затихшего. Но вместо него под корягой ползал голый мальчик.

На круглой его спине не сосчитать было прогнивших язв. Влажные пузыри дыбили размоченную кожу. Через редкие волосенки проглядывала одутловатая макушка. Мальчика словно замочил кто-то большой и забывчивый. Оставил в тазу на неделю. А когда вспомнил, мальчишка совсем протух, не выполоскать, выкинуть только. Вот и выкинули к зыбуну, где такому отродью и место.

Только веснушки, раскиданные по плечам, еще можно было узнать.

— Степушка, — тихонько позвала Леся, холодея от ужаса.

Мальчик слепо ткнулся лбом о корягу, завозился в грязи, но сумел поднять тяжелую голову. Слепые глаза его заволокло молоком. Губы растрескались. Нос почернел. Волдыри пучились на обвисших щеках. Один лопнул, стоило посмотреть на него внимательно, и тут же запенился черным гноем.

Леся отшатнулась. Позади билась о землю, рыдала безутешная мать. Больше всего Лесе захотелось лечь рядом с ней и завыть тонко и протяжно, пока весь воздух не покинет грудь. И никогда больше не вдыхать. Только ноги не слушались. Леся вцепилась в корягу, чтобы не упасть. А Степушка потянулся к ней, замычал что-то жалобно. У босых ног его, покрытых черными гнилыми пятнами, валялся деревянный листочек. Не сдюжил он. Не заворожил. Не выгнал из мальчика болотную гниль. А Степушка все тянулся ладошкой, изъетой язвами, все просил чего-то.

Камешек, который Леся все еще катала в сжатом кулаке, налился тяжестью и теплом. Запульсировал даже. Задышал. Леся поднесла его к лицу, втянула медовый дух. Степушка замычал громче, задергался, еще чуть — и повалится в грязь, зайдется в черной пене. Леся вложила камешек в протянутую ладошку.

— Медуница медовая согревает, — шепнула она, силясь улыбнуться. — Где сор и гниль, там трава и цвет. Где ночь, там утро. Где печаль, там радость. Медуница медовая, согрей сына лесного. Умой чисто, напои студено. И спать уложи мягко. И беде его не отдай.

Степушка сжал в непослушных пальцах камень. Слепые глаза изумленно оглядели все вокруг, прозревая. Леся застыла, боясь вздохнуть, не веря еще, что ворожба ее удалась. Но мальчик глядел на нее. Всего один миг, бесконечно долгий, он узнавал ее, боясь обрадоваться, но радуясь, по-детски радуясь свершившемуся чуду. Пелена спадала. Усыхали волдыри. Затягивались язвы. Степушка вдохнул глубоко, распахнул рот и громогласно заревел, как умеют плакать лишь дети, когда беда обошла их стороной, а страх нахлынул следом.

Поляша услышала его рёв еще до того, как тот прозвучал. Она оттолкнула Лесю, неловко перевалилась через корягу и сгребла сына, подхватила на руки, не почувствовав тяжести его подросшего тела. По опухшему, выпачканному в грязи лицу не было видно, верит ли она в чудо, выпавшее ей. Понимает ли, кто сотворил его.

— Уходи, — сказала ей Леся. — Назад не гляди. Сына на землю не ставь. И беги. Как можешь, так и беги. Быстро беги, Пелагея. Нет лесу больше над тобой власти. Лихо тебя ищет, зазовка зубы точит. Не уйдешь сейчас — навсегда в лесу останешься.

Поляша закивала. Озноб колотил ее, тряс до зубного скрежета.

— Я же мертвая, — просипела она. — Как он там… Один.

— Сына неси. — Леся махнула рукой. — Сына спасай. Поздно о себе думать. К дому его вынеси, там помогут.

Поляша прижала к себе слабо стонущего Степушку, замотала головой.

— Неси, говорю! Или я сама…

Не пришлось. Поляша попятилась, сглотнула тяжело и, словно пробудившись, рванула прочь по зыбуну в сторону бора. И Леся осталась одна.