Брат птеродактиля

А тут вдруг умерла в одночасье Анисья Архиповна. Лет ей было еще совсем не много, шестьдесят семь, кажется, на сердце она всю жизнь жаловалась и таблетки всю жизнь потребляла без счета и разбора — надо заметить, это был общий для большинства Колобовых пунктик, сестры и брат Аркадий тоже к старости основательно развратили да расшатали организмы свои неистребимым пристрастьем к фармакологии и фармакопее. Старуха жаловалась на сердце всю жизнь, но при этом родила пятерых вполне здоровых детей и успешно вела немалое домашнее хозяйство безо всяких бюллетеней, которые, между прочим, раньше даже рабочим лошадям в случае травм и болезней полагались. Поэтому к ее жалобам относились, как к свисту ветра за окном.

Умерла от инсульта, который сразу оказался роковым. Хотя вся конституция поджарой старухи противоречила классическим параметрам гипертоника. А года через полтора на поиски жены среди райских джунглей отправился Федор Никифорович, чрезвычайно удрученный и даже несколько оскорбленный тем, что всегда кроткая жена его вдруг так, вопреки правилам и не посоветовавшись с ним, померла. Они же были одногодками, стало быть, ей надлежало пережить своего Федю, как минимум, на десять лет. Так, во всяком случае, почти все делают.

Правда, старик, в отличие от непутевых сыновей, никогда в жизни не курил и алкоголем не злоупотреблял, так что порочное, в сущности, правило, на него вряд ли распространялось. Но он про это как-то не подумал и тоже, никого не утомив, только с неделю в больнице помаявшись, тихо преставился от острой почечной недостаточности.

И совсем уж вопреки нормальному жизненному распорядку, не дотянув даже до полтинника, скончалась младшая из сестер Вера. Детишек родить ей по какой-то причине не довелось — может, оно и к счастью — в последние годы бедняжка очень страдала от быстро прогрессирующей болезни Паркинсона, развившейся, как считала родня, из-за побоев, издавна практиковавшихся в этой злосчастной семейке, но самой Веркой упорно скрываемых от родных и общественности. Скрываемых даже тогда, когда факт был, как говорится, на лице.

Само собой, у мужа-садиста денег на похороны не оказалось, и весь дорогостоящий ритуал пришлось оплачивать в складчину родственникам, тогда как все нажитое досталось ему, паразиту. Татьяна сгоряча хотела было судиться с ним, но потом, кое-как горе пережив, отказалась от этой затеи. Пусть, мол, подавится гад. И «гад», похоже, впрямь подавился. И года не протянул в одиночку, промотав все, что только можно было промотать. Квартира, загаженная и почти полностью опустевшая, разумеется, осталась, но квартиры в ту пору — этого-то, небось, никто еще не забыл — наследовало только государство. Впрочем, все это Вериных родственников уже совершенно не касалось. Тем более их не касалась проблема погребения не просто чужого, но глубоко чуждого им мертвеца. И его, скорей всего, вообще нигде не похоронили — просто увезли в крематорий с концом…

Однако в результате всех этих грустных событий — одно из них, впрочем, доставило хотя и греховную, но, тем не менее, радость — Аркашка сделался единоличным владельцем родительской недвижимости, а также обширного земельного надела. Соток, пожалуй, двадцать. Вся родня дружно решила отписать свои паи в пользу неприкаянного братика, который у них теперь самый несчастный, который совершенно бессмысленно тратит жизнь и которого лет до сорока назойливо пытали: «Когда ж ты, Аркашка, наконец женишься?», а после сорока помаленьку отстали, отступились.

Но Аркашка вовсе не чувствовал себя несчастным, хотя заблуждений родственников предпочитал не развеивать. Он стал реже ночевать в чужих постелях, потому что теперь имел возможность приглашать бесхозных, а в другой раз даже не бесхозных, но ищущих новых ощущений баб на свою территорию, которая ведь осталась без женской руки и женского догляда.

А однажды вдруг как снег на голову свалилась почти уже стершаяся в памяти пионервожатая Светочка, на которую Аркадий Федорович долгие годы валил всю вину за свою поломанную жизнь, во что знакомые и родня с большою охотою верили.

Светка прикатила — и все дыхание затаили: «Неужели — вот оно?!»

Вряд ли эта явно и во всех смыслах заметно протратившаяся женщина прямо из самой Москвы на Аркашкину голову свалилась. Скорей всего, путешествие вышло куда более извилистым. Если оно вообще когда-либо в Москве начиналось. Хотя с другой стороны, далеко не всегда и далеко не все даже коренные москвичи неизменно благоденствуют.

О чем и в каких выражениях объяснялись Аркадий со Светланой в первые часы и дни встречи на новом этапе жизни, никто, разумеется, слышать не мог. Но, раз он после первой же совместной ночевки тотчас ее не прогнал, то люди, естественно, дружно подумали: «Ну, бог даст, сладится. Даже и детишек еще можно, если постараться, успеть…»