Брат птеродактиля

В конечном итоге удовольствие вымыть пол в Аркашкиной избе отведало до сотни вдовиц, разведенок, неудачниц и звереющих от своей постылой невинности перестарков. Ну, как минимум, десятка полтора. И в большинстве они смотрелись вполне достойными Аркашкиной руки и сердца. Многие, прекрасно осведомленные о чрезвычайной скудости Аркашкиных заработков и довольно точно оценивавшие весьма ветхое состояние недвижимости, в которую Аркадий по собственной воле единого гвоздика за всю жизнь не вбил, все-таки цеплялись за него, намереваясь не только кормиться собственными средствами всю жизнь, но еще и мужа кормить, будь он хоть какой, лишь бы просто был. Ведь женятся люди и замуж выходят не только по расчету и любви, но, может быть, даже чаще — от смертельной скуки и одиночества, которое выросшие дети и даже постоянно подкидываемые на воспитание внуки в сколь-нибудь существенной степени скрасить почему-то не в состоянии.

И, очевидно, медвежью услугу несчастным женщинам оказывала «внешняя», видимая всем Аркашкина репутация. Ну, помните — тихий, бесконфликтный и т. п. Даже более того — ужасно пугливый, абсолютно не способный постоять за себя. Такого сразу хочется пожалеть и приласкать.

Нет, разумеется, в молодости большинство женщин грезит о сильном, мужественном, надежном человеке, на которого во всем можно положиться. Однако с годами становится ясно, что истинная мужественность нынче стала отклонением от нормы, а не нормой, как некогда. То есть, если он — муж, то мужественность — уже как бы излишество. Хорошее, полезное и приятное, но излишество…

Увы, ни одна не прижилась. Даже, пожалуй, месяц никоторая не продержалась. И ни одна, навсегда покидая обманчивый в своей внешней патриархальности дом, не породила в Аркашкином сердце даже намека на сожаление. Наоборот, всякий такой уход приносил несказанное удовлетворение. Опять нет нужды даже в самой ничтожной степени менять привычный образ жизни. А уж найти оправдание самому себе по поводу очередного краха личной жизни — дело совсем нехитрое. Особенно, если имеешь крепкий навык.

Бывало, что между одной женщиной с серьезными намерениями и другой получался довольно существенный временной промежуток. И тогда Аркашка не брезговал женщинами без серьезных намерений, которым даже не думал предложить трусы его простирнуть. Нет, наверное, и эти бы охотно остались с ним сколько-нибудь пожить в сытости, тепле и других простейших утехах, однако такое категорически исключалось. Положительный как-никак мужчина, инженерно-технический работник, что люди скажут.

И вот как-то одна такая в очередной раз приблудилась. Аркаша выходит за ворота, а она, совсем молоденькая еще, но очень потрепанная, на его лавочке сидит пьяненькая, отдыхает, лыбится доверчиво.

— Сигареткой не угостите, дяденька?

— Угощайся, тетенька, — Аркашка — само благодушие, ибо тоже только что соточку намахнул, и еще достаточно на столе осталось, — только у меня «Прима».

— Да мне все равно, лишь бы дым шел… А как тебя, дяденька, зовут, если не секрет?

— Не секрет — дядей Аркашей зовут.

— А я — Галина… — После паузы, не дождавшись встречного вопроса. — «Галина Бланка», хи-хи!..

— Это которая — «буль-буль», что ли? — Любая, не окончательно пропащая, обиделась бы на подобное уточнение, но эта не обиделась ничуть.

— Ага, хи-хи… Может, у тебя, Аркаша, и выпить найдется? За мной не пропадет.

— Да что с тебя взять-то, сердешная?

— А все, что захочешь, то и возьмешь.

— Вот именно — если захочу… Ну, так и быть, айда уж…

Нет, у совершенно трезвого Аркадия Федоровича благоразумия бы наверняка хватило. Да он просто ни за что не пустил бы в дом столь сомнительное существо, как, например, никогда не пускал ищущих себе хозяина бродячих собачек да кошечек. Хотя, вообще-то, и то, и другое животное были традиционными обитателями этого частного владения, а когда они естественным образом отживали свое, им на смену тут же заводились новые, но не какие попало, а из хороших рук.

А не совсем трезвый Аркадий Федорович не устоял, польстился на сравнительно свежую плоть. Тем более что водочку они предварительно допили, и благодушие вперемешку с похотью поперли через край.

Потом, взяв уже довольно скромное свое, Аркашка девку сразу выставил за дверь честь по чести, даже две сигаретки в дорогу дал, чтоб не поминала лихом, плотно запер все засовы и завалился дальше спать одиноко-вольготно.

А когда проснулся под вечер совершенно трезвым, хотя приметно помятым — годы все ж таки, уже и пол-литра на двоих не проходит без неприятных последствий — и перво-наперво тщательно проверил, не сперла ли гостья что-нибудь ввиду его ослабленного контроля над ситуацией, то, урона не обнаружив, вдруг мгновенно всей душой заболел, завибрировал, затрепетал: «А если она, курва, заразная? Если у нее — СПИД?!»

СПИД, надо сказать, по уже бывшей к тому времени стране Советов триумфально шествовал, как некогда революция, а спустя семьдесят с чем-то лет наш дичайший капитализм.