Брат птеродактиля

Разумеется, романтичная должность старшей пионервожатой осталась в далеком Светочкином прошлом. Она, собственно, советской пионерии больше ни одного дня не служила после того, как со своим артековским товарищем снюхалась. Однако на ниве народного просвещения — зачем бы ей врать-то — трудилась всегда. И, обосновавшись у Аркадия Федоровича, тоже сразу на работу устроилась в знакомую смолоду школу учительницей истории СССР да обществоведения. То есть, по всему видать, настроена была всерьез на тихую семейную пристань.

И можно себе представить умиление сестры Антонины, когда, зачем-то заскочив к брату на минутку, застала она во дворе этакую, а-ля Марк Шагал, буколическую картину: «Светлана Олеговна, до сих пор сохраняющая трогательную преданность мальчишеской стрижке, избранной еще в юности, в закатанном выше колен тоненьком, изрядно отлинявшем трико и нежно-розовом атласном бюстгальтере просушивает любимую нейлоновую рубаху Аркадия Федоровича. В которой он вечером совместно со Светланой отправится в ДК родного завода для просмотра новой отечественной кинокартины „Я — Шаповалов Т. П.“». Ибо Светочка, развесив прочие тряпички, как обычно, на веревке, протянутой через весь двор, молитвенно воздев руки к небу, подставляла упомянутую рубаху солнечным лучам под наилучшим углом. И на лице женщины, руки, которой, наверное, уже затекли, была написана отчаянная решимость, несмотря на трудности, не сойти с места, пока не будет достигнута поставленная цель.

Правда, изрядно подпортил безупречное в целом художественное полотно сам Аркашка, когда, учуяв сестру, показался на крыльце и, сходу обложив трепетную Светочку матом, хотя, по сути, это было лишь пустяковое замечание относительно только что скушанного им супа, к сестре обратился, напротив, в непривычно елейной и даже, можно сказать, медоточивой манере: «Привет, сестренка, страшно рад тебя видеть, что-то вы совсем не заходите с того дня, как приблудилась эта, а, между прочим, напрасно, для вас — все по-прежнему, в любой миг дня и ночи!»

И, покончив за минуту со своим пустяковым дельцем, заспешила сестра Тоня восвояси, неся на лице печать некоторой растерянности и глубокой задумчивости. Нет, она не особо сочувствовала вволю поблудившей, судя по разным приметам, учителке. Однако нельзя же так. Не по-людски.

А еще догадалась, что Аркашка, вечно страшившийся прекословить даже самому немудрящему начальству, благодаря чему имевший среди неродных людей репутацию человека тихого, абсолютно бесконфликтного, то есть, проще говоря, «чмошника», теперь будет за все отыгрываться на этой Светке Олеговне, от крайней безысходности, наверное, угодившей к нему в кабалу.

Хотя вроде бы у нее где-то далеко есть взрослый сын — нет, не Аркашкин — но у сына, само собой, своя жизнь. А к тому ж есть, наверное, и особые причины, отчего им не живется вместе…

Впрочем, свободолюбивая Светочка, конечно же, долго терпеть откровенную Аркашкину тиранию, от которой и до самого пошлого рукоприкладства недалеко, не стала, бросила его со всею решительностью, едва подвернулся более-менее подходящий вариант. «Вариантом» стал ее коллега, тоже учитель, только литературы и русского языка, разжалованный в преподаватели слесарного дела за свои несанкционированные методические эксперименты и связанные с ними разногласия с бесчисленным начальством. По той же причине от него вскоре жена ушла, после чего он еще больше распоясался. Возможно, вскоре данный бунтарь и вольнодумец от педагогики стал бы в школе дворником либо дорогие сердцу стены своей педагогической лаборатории совсем оставил. Но тут появилась Светлана Олеговна, которая для начала виртуозно вытеснила на окончательный заслуженный отдых еще довольно крепкую завучиху, некогда давшую ей рекомендацию в партию, заняла сперва один ее пост, а потом и второй — секретаря партбюро.

И только после этого был пусть не реабилитирован, однако амнистирован вчистую мятежный филолог. А спустя недели две Светочка жить к нему перешла. И никакие страстные донесения наверх эту любовь разрушить не смогли. Филолог, правда, к преподаванию литературы возвращаться не пожелал, потому что им уже владели идеи реформирования трудового обучения, зато Светочку, по слухам, на руках носил. Но это явная метафора, конечно, стоит лишь милую парочку трезво сопоставить, и все ясно.

Более того, Светочка, как завуч и парторг, но больше как мудрая жена, понемногу, так что супруг даже не заметил, своими мягкими, но длинными и сильными, как у пианистки, пальцами придушила в супруге его страсть к педагогическим новациям. И они даже через определенное время родили девочку-дауна, которую пришлось сдать в соответствующее учреждение. Ну, правильно, разве по-настоящему домовитая женщина рискнет размножаться в глубоко «бальзаковском» возрасте, на грани, иначе говоря, климакса? Да у домовитой женщины и не возникнет никогда такой нужды…

А вторично брошенный одной и той же бабой Аркадий Федорович вдвое меньше и переживал, нежели в первый раз. Если не вдесятеро.