Братья

— Таких скоро вовсе не будет. Стался ремеслу перевод!

— Батюшки-светы! Да как же?

Розщепиха отведала пива.

— А я всё тебе как есть расскажу. Был делатель Жог Пенёк, Единца Корня сын. Нрав, не тем будь помянут, хоть в лоб, хоть по лбу стучи. Это от матери у него, от бабы злосердой! Она и меня, безвинную, смертью чуть не убила, и невестку на честное вдовство наставить не хочет. Я к ней замиряться пришла, и тут изобидела. Я с дорогим подарочкам, а она… вспомнить стыд!

— Ох, не стало совести в людях! И что Пенёк, говоришь?

— Не промолвлю слова худого, но бают у нас — упрямством сердце порушил. Оставил отрока…

Последнее слово как плюнула.

— Никак у славного источника да сын неудача? — ужаснулась Путинья.

— Ты, сестрица, сама его видела. Мимо бежит — головы не поклонит!

— Вот как. А за доченьку мою вступился.

— Это он, Путиньюшка, перед воинскими людьми хотел себя оказать. Тогда уже на сторону из дома глядел! Одно слово, приёмышек! Люди за дело, а этот всё с народцем шатущим. Так и ушёл незнамо куда.

— Слышать было от местничей, — кивнула Путинья. — В Царской ватаге прижился, у Неуступа.

— Я, сестрица, с испугу прозвания не упомнила. Как нагрянули, за порог показаться не смела! Люди страшные! И Опёнок таков при них взматереет! Всё бабка, Корениха Ерга, она всё!

— Кто ж теперь лыжи добрым людям верстает?

— А из той дружины калека. В доме влазень! Знала я, чем кончится! Ещё когда Ерга вдóвой невестке дозволила с красными рукавами гулять…

— Да быть не может! Многие ты, сестрица, обиды от неё приняла.

— И не говори, добрая Путиньюшка. Я же что? Вдовица ненадобная. Брат хлебом попрекает, Ерга кулаком убить норовит! Одна ты, голубушка, меня любишь за правду.

— Значит, вырастили приёмыша, а он…

— Вот и я им сразу сказала, тогда ещё: горе в дом зазываете! Да кто ж слушал меня?

— Погоди, сестрица разумная. С лица красавец парнишечка… улыбка хорошая…

Розщепиха поджала губы, глянула в сторону.

— Не стала б я без правды клепать. Помета злая на нём.

— Нешто тело огарышем непотребным?..

Розщепиха отмахнулась ладонью, пригубила ещё пива, наклонилась к уху подруги:

— Хуже дело! Рубцов-то мы уж каких не видали…

Изумлённая Путинья прижала руки ко рту.

— Значит, истинно бают про страшное диво! Будто являлись по Беде младенцы в письменах самородных. Из облаков падали…

— В самородных или нет, врать не стану. И про облака не скажу, это всё Пенёк хвастал. А письмена сама видела. Вот тут, на груди.

Путиньюшка заботливо отвела руку подруги, не позволила показывать на себе. Сотворила охранительный знак, наотмашь погнала зло:

— Да ну их совсем, сестрица Шамша! Давай лучше про весёлое говорить.

Вот по белой по дороженьке
Санки лёгкие летят.
Подломились резвы ноженьки,
Помутился светлый взгляд.

Кабы горе это лютое

Угадать мне наперёд!
Он другую шубой кутает,
Нежно за руку ведёт.

"Вот моя невеста милая!

Ставь на свадьбу кисели!
А тебя, любовь постылая,
Хоть бы вихри унесли!"