Братья

Последним, отчаянным рывком Вольге удалось выкинуть вверх из полыньи ставшее неподъёмным девичье тело. От этого усилия, выжигающего последний воздух, опрокидывающего ело куда-то вглубь, огонь в груди, стал совсем нестерпимым. И захотелось вдохнуть холодную воду, чтобы залить, погасить этот пожар. Перед глазами мелькнуло лицо матери, брата… Вольга улыбнулся: даже если ему не выбраться из подо льда, он успел совершить что-то стоящее.

Последним усилием воли парень заставил себя вынырнуть, и жадно втянул в себя бесконечный глоток ледяного ночного воздуха. Сильные руки помогли ему выбраться. Это подоспел на выручку Мишата. Он как раз подходил к дому, когда увидал, как Вольга прыгнул в воду.

Мишата уже хотел сам нырять под лёд, спасать брата, когда наконец над водой показалась голова Забавы. Вытащив на прочный лёд девушку, парень помог выбраться Вольге.

Любава, вышедшая встречать сыновей, и видавшая все, склонилась над Забавой, которую уже успели устроить на Мишатиной куртке. Немного отдышавшись, Вольга поднялся на ослабшие ноги и подошёл к матери, склонившейся над девушкой. С облегчением заметил струйки пара над губами Забавы. Она глубоко и часто дышала. Тёмные брови и посиневшие от холода губы были отчётливо видны даже в неверном свете луны.

Вольга, стуча зубами, стянул с себя липнувшую к телу мокрую рубаху, отжал её, и, поёжившись, надел снова. Любава накинула на плечи сыну его куртку. Мишата подхватил на руки Забаву, и широко зашагал к городу. Любава быстро шла рядом, поглядывая на поникшую голову девушки.

– Что же ты, Забавушка, учинить над собой вздумала? – осторожно поправив свесившуюся почти до земли косу, вздыхала она.

– Ты, матушка, иди скорей домой, да затопи баньку. Ей бы попариться… Там и расспросишь. – проговорил Вольга, с трудом сдерживая стучащие зубы.

– А ты как же? Тоже ведь мокрый до нитки? – всполошилась Любава. – Тебе бы тоже отогреться как следует…

– Да я пока до дому бегу, уж всё и высохнет. – попробовал отшутиться Вольга.

Мишата внес Забаву, уже начинающую ворочаться, в мыльню. Внутри маленького темного помещения было сыро и тепло – накануне праздника вся семья всласть попарилась. Он положил девушку на полок, запахнул поплотнее свою куртку у неё на груди. Пошарил в темноте, закладывая в печку сухие дрова. Любава вошла в дом и вскоре вернулась оттуда с сумкой, полной сушеных трав. Той самой, которую всегда таскала с собой к больным. В другой руке мать несла свёрток сухой одежды, который сразу вручила Вольге – переодеться. Не забыла она и свою кое-где заплатанную, но чистенькую рубашку для Забавы. Пощупала лоб, тронула живчик на тонком запястье.

– Как она? – спросил Вольга шепотом, как будто мог разбудить девушку.

– Ничего. Обеспамятела, но уже приходит в себя. Ты… ты займись ей, а я скоро вернусь.

Любава пропарила Забаву в баньке до розового свечения, напоила отваром душистых трав, щедро сдобренным медом. Однако, несмотря на все усилия знахарки, девушка угасала. До утра она то металась в жару, то тряслась от озноба и жестокого кашля.

Мишата сбегал к мастеру Огнезару, предупредил, мол, дочка заночевала у них. О том, что произошло на самом деле, решил не говорить. Любава обещала, когда девушка придет в себя, порасспросить ее, что случилось.

Однако на следующий день Забаве стало хуже. Встревоженный Огнезар пришел к Любаве за дочерью, но та не решилась отпустить ее домой – по морозу, больную. К тому же, кто там за ней ухаживать будет? Огнезар, скрепя сердце, согласился. Но обещался наведываться каждый день.

К вечеру третьего дня случилась беда. Мишата и Вольга снова стояли, растерянные, около бани. Любава с окаменевшим лицом вышла оттуда в облаке легкого душистого пара. В руках – гора окровавленных тряпок. Велела Вольге заварить крапивы с мятой, да покрепче, а Мишате – бежать за Огнезаром.

После Вольга перенес ослабшую, обмякшую, побледневшую девушку в комнату. Та в беспамятстве простонала имя Нечая, схватилась за живот, и снова обмякла.

Когда в избушку ведуньи едва ли не вломился Огнезар, Любава отослала сыновей из дому. И они, разумеется, ушли… чтобы через минуту оказаться на поленнице, у заветного оконца.

– Ты что над моей дочерью учинила, старая? – Огнезар обрушил на стол тяжелый кулак.

– Жизнь я ей спасла. А вот внука твоего уберечь не смогла. За то вини.

Голос Любавы был тих и тверд. Она не опустила глаз, когда кузнец, пораженный, посмотрел ей в лицо.

– Внука? То есть Забавушка была…

– Была. Да что-то у них с Нечаем не сложилось, и она утопиться решила. Если бы не мои Мишата с Вольгою…

– Э-э-э, милая, да у тебя самой не помутилось ли в голове от жара? Нечая приплела… Полынью…

Мишата чуть не кинулся на выручку матери, но Вольга его удержал.

– А ты сам у Нечая спроси, коли не веришь мне. Ступай. А мне пора отвар для Забавы готовить. Крови она много потеряла.

Огнезар словно только сейчас заметил покрытые бурыми пятнами тряпки в углу комнаты.