Братья Булгаковы. Том 1. Письма 1802–1820 гг.

Я с пяти часов занимался делом весьма важным, между нами сказать: уменьшением таксы, о которой весьма хлопочу. Как московский почт-директор дал я свое мнение, как здешний подкрепил его, ибо везде одни неудобства и убытки. Теперь, рассмотрев мнения всех прочих почт-директоров, мы купно с Жулковским сочинили записку, которая, надеюсь, будет иметь прок. Много у меня подобных дел, но я сижу, не скучаю, ибо умею уважать всю их пользу. Конечно, не останусь здесь бесполезным для службы, если всегда будут так уважать мои представления, как доныне. У меня все в голове вертится новый штат. Прибавка жалованья чиновникам необходима. Будем хлопотать, но все это да останется между нами.

Константин. С.-Петербург, 21 апреля 1820 года

Вчера провели мы вечер очень приятный и совсем не приготовленный. Явились граф Каподистрия, Фонтон с женою, Кокошкин, Тургенев, Погенполь, Ваниша, Ламсдорф, двое Мишо; кто играл в вист, кто в бильярд, а мы болтали и слушали доброго Каподистрию и не видали, как прошло время до часа. Здесь тем вечера хороши, что как не бывает ужинов, то нет и издержек: пьют только позже чай. Нельзя было тебя не вспомнить! Что-то так поговаривают, что и Закревский сбирается к водам, а меня он, напротив, звал к себе в Петергоф погулять, намереваясь по отъезде государя там провести часть лета. Летом здесь все разъезжаются, я только ни с места.

«Письмо Ришелье» очень мне понравилось. Читал ли ты его? Если нет, то прочти. Прекрасная пьеса. Я думаю, в Париже несколько журналов перестанут издаваться, не желая подвергаться цензуре, да и лучше: менее будет вранья. Какова прокламация в Глазго? Вот тебе и радикалы! А Татищев, говоря о совершенстве английского правительства, упирался на то, что вдруг парламент прекратит все их движения. Нет, и там неспокойно.

Александр. Москва, 27 апреля 1820 года

Ты начинаешь, любезный брат, письмо свое описанием нечаянной вечеринки, собравшейся у тебя и которая очень удалась. Мне казалось, что и я на ней был! Но не всегда будет мерещиться; авось-либо и мы будем обыгрывать гостей в бильярд, только не в бешеную. Скажи Ванише, что у меня еще на сердце те два червонца, которые я пропаривал, надеясь на его богатырство, в Английском клубе вольного города Франкфурта против Голицына, который не только хуже его играет, но и хромает еще вдобавку. Я нарочно упражняюсь в бильярде понемногу, а ежели меня разгневают, то и кий свой повезу в Петербург. Вчера Саччи боялся необыкновенно играть с Луниным, бросил кий на пол; маркер кинулся подымать, а Саччи ему говорит: «Не подымай, оставь! Это собака, это я должен подымать»; потом вдруг начал играть желтою, сделал свою белую и обрадовался; опять маркер говорит: «Вы играли не своим, а желтым», – а Саччи, обращаясь к публике: «Видите, что такое! Я это сделал нарочно, этот дурак меня не понял (маркер); сделайте-ка так с белым, как я сделал! Даже и из ста ударов ни одного не сделаете, а с желтым я ему сделал соника, а почему? Почему! Потому что это не считается. Так что кажется, что есть диавол во всем этом». Ну же позабавил он нас всех!

Все поднялись в Карлсбад. Отсюда едет множество, и между прочим и славная Мария Ивановна Корсакова, которая зиму хочет провести в Вене. Я Пушкиных это лето не видал, стыдно к ним и показаться; но не думаю, чтобы старуха пустилась в такую даль к водам, да и нет примера, чтобы кто-нибудь в Карлсбаде вылечился от семидесяти лет. Закревского прошу в Карлсбад не пускать, а чтобы был все время в Петербурге. Я таки и не верю этому вояжу, потому что Толстые собираются в июне в Петербург, к ним в гости.

Книги переплетчик принес. Прошу их отдать почтенному Джунковскому, подписав что заблагорассудишь. Ему, верно, будет приятно в первом томе найти портрет переводчика; он, может быть, и знавал батюшку, а ты скажи ему, что батюшка работал над этим в Семибашенном замке, где сидел 27 месяцев, следовательно, ровно по одному тому в месяц. По манускрипту видно, с какой легкостью батюшка переводил, да в тюрьме мало было и рассеянности. Посылаю с сими книгами и оставшиеся у меня комплекты Броневского книги; старайся это сбыть, а в ящике кстати случилось место пустое. Вот и билет, на коем означишь место подписчика. Я могу добыть еще экземпляров с десяток, не возьмут ли Воронцовы и кое-кто еще приятную эту книгу? А Броневский – добрый, бедный и раненый офицер. При сей верной оказии, ежели имеешь канал к Шишкову Александру Семеновичу, то доведи до его сведения, что подписчики ропщут на Броневского, что 4-я часть не выходит, а сочинитель дал ее Шишкову давно для одобрения, а он, видно, и забыл, что она у него, а мы лишены приятного чтения. Тут будет и моя статья о фрегате «Венус», славном подвиге всего его экипажа и Дмитрия Павловича Татищева. Еще сунул я в ящик 2-ю часть Озерова сочинений. Костя учился по ней Дмитрия Донского роль играть.