Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Сухозанет сказал нам анекдот, доказывающий, до какой степени может простираться скупость. Женщина одна, имевшая сына, которого очень любила, служившего офицером и женатого, умирает, не оставив ему почти ничего. Девять месяцев после того служанка просится на волю, ее не пускают; но она обещает, если отпустят, открыть важную тайну. Хотели от нее узнать ее, но она не соглашалась иначе. Воля обещана. Что же она сказала сыну? «Матушка ваша, чувствуя себя при смерти, призвала меня, взяла с меня клятву, что исполню ее волю и никому о ней не скажу. “Вот, – говорит, – в чем моя воля: чтобы эту подушку положить в гроб мне под голову”. Так и сделалось. Матушка ваша копила всегда деньги, я видела иногда, что она зашивала сама подушку; там, верно, деньги; иначе бы где им быть? Так вы попытайтесь». Сын точно удивлялся, что матерью так мало оставлено, пошел к архиерею; долго эта история продолжалась, наконец архиерей согласился, вскрыли гроб, вынули подушку и в ней нашли 380 тысяч ассигнациями. Это было где-то в губернии, но где – я не вслушался. Какова скупость? Не забудь, что старуха любила сына, сокрушалась о нем, но не могла, даже после смерти, расстаться с деньгами, между тем как при ее жизни он все был в нужде, а она о сем горевала.

Константин. С.-Петербург, 7 ноября 1822 года

Северин мне пишет: «Почтенный Италинский все больше окружает себя нашей дипломатической молодежью. Здесь Лев Потоцкий и многие другие. Мы ждем мадам Сверчкову. Ее муж слаб. Итальянское небо, ежели он пожелает ему довериться, восстановит его здоровье или, по крайней мере, поддержит еще надолго. Нигде более его легкие не выдержат».

Полетика пишет из Венеции, куда он поехал погулять, но должен был немедленно возвратиться: «Граф Нессельроде меня чрезвычайно ласково принял и сказал, что император очень милостиво ко мне расположен. Убедившись в том, что мое представление императору состоится еще не так скоро, и получив дозволение графа Нессельроде, я покинул Верону, чтобы посетить этот водный город». В Неаполь не поедет и будет сюда ранее июня, как было прежде полагал, в чем и я был уверен. Тебя обнимает.

Закревский прислал ко мне письмо, что Лабзин[77] отставлен, что он указ о сем посылает в Сенат.

Василий Степанович Попов скончался. Лабзина (между нами) велено выслать из Петербурга.

Константин. С.-Петербург, 8 ноября 1822 года

Вчера после обеда был у нас Н.М.Карамзин, который очень долго сидел; все толковали о греках. Потом поехал я к княгине Авдотье Ивановне Голицыной, которая писала ко мне, что имеет крайнюю до меня нужду. Нашел ее одну, посидел, кажется, немного, но как глянул на часы, вышло одиннадцать часов, и я у нее пробыл ровно три часа. Куда как она любезна! Не видел, право, как прошло время.

Матушевич писал ко мне предружеское письмо и прислал мне славнейший в Европе эстамп, вновь вышедший, гравированный с рафаэлевой картины «Обручение Богородицы». Эстамп был в жестяной трубке, которую привезли блином; я думал уже, что эстамп совершенно испорчен, но он только измят. Славный наш гравер Уткин был сегодня у меня, им восхищался и взялся поправить. Подлинно чудесный, и, мне кажется, лучше миллеровых Иоанна и Богородицы.

Константин. С.-Петербург, 10 ноября 1822 года

Так как у Лабзина нет деревни, в коей бы он мог жить, то предоставлено графу Кочубею назначить ему для пребывания какой-нибудь уездный город [назначен бедный волжский Сенгилей, населенный староверами]. Также выслан из города отставной полковник Катенин.

Александр. Семердино, 13 ноября 1822 года

Тургенев прав: батюшка покойный дал Глазунову право только на одно издание и говорил: ежели будет у меня досужее время, я все еще раз пересмотрю, переправлю, многое изменилось и еще переменится (тогда не было еще и куролесника Бонапарта), и напечатаю сам новое издание, ежели это истощится. За право одного издания батюшка взял у Глазунова по одному экземпляру всех русских книг по существовавшим тогда каталогам. Вот что я знаю, а чего не сделал батюшка, то можем сделать мы, выписав из новейших географий все, что нужно к пополнению или перемене, а о бывшем при Наполеоне упомянуть слегка для хронологического только порядка. Именно попроси Тургенева выбить из головы Глазунова непозволенный проект промысла. Мне уже Свешников говорил не один раз, что «Всемирный путешествователь» становится редок и зачем я не напечатаю еще экземпляров хоть 1000.