Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Третьего дня возил я жену к обедне к князю. Она говорит, что никогда так усердно не молилась. Князь просил ее и впредь ездить, когда угодно, и даст ей знать, когда у него архиерей или архимандрит Поликарп будет говорить проповедь.

Из Вероны приехал курьер. Привез письма от Полетики и Северина. Первый пишет, что представлялся государю: «У меня была аудиенция. Его величество принял меня самым милостивым образом и соизволил беседовать со мною в течение целой четверти часа. Но ничего не решено еще касательно моих дел. Ежели удастся мне получить то, что было мне обещано, я буду самым довольным человеком в мире; но не решаюсь предаваться сей надежде», – и проч. А это вот что такое, но должно остаться между нами. Мысль моя, и ей обещали последовать: сделать нашего Американца сенатором (жалованья 4000) и с сохранением 10 тысяч из Коллегии, где он и будет считаться. К его доходишку 14 тысяч прибавки; можно будет жить порядочно. Я уверен, что государь не откажет, но совершенно доволен буду тогда только, когда узнаю, что дело сделано. Французский король подарил Полетике экземпляр великолепного труда Денона о Египте.

Вчера был я на похоронах у дюка Серра-Каприоли вместе со всем городом, все иностранные и наши министры, все генералы, дамы, – одним словом, пересчитать можно тех, кои не были. Обедню служил и отпевал Сестренцевич; но все подробности, верно, будут в «Консерваторе», а я скажу только тебе, что не видел я ни одного человека, который бы не сожалел о покойнике. Я ездил с Тургеневым, и вместе сидели.

Утром я уже не ездил в комиссию, зато после обеда пробыл там до десяти часов. Немного денег осталось. После похорон ездили к Добровольскому; он на ногах, но еще слаб. Ламсдорф все так же лежит. Закревского не нашел дома, чему очень был рад, а Фонтон спала. Сегодня хоронят Сухопрудского, честного, прекрасного человека. Он был правителем дел в Комитете министров, и еще молодым. Кто-то попадет на его место? Желательно, чтобы подобный ему. Тургеневу покойник был приятель.

Константин. С.-Петербург, 22 ноября 1822 года

Глинка мне прислал, вместе с билетом на детский журнал на будущий год, в подарок письмо оригинальное князя Потемкина к батюшке. Где он все это выкапывает? Посылаю его при сем для прочтения и хранения.

Александр. Москва, 24 ноября 1822 года

Сказанное тобою о Дмитрии Павловиче я сохраню для себя. Это я предвидел наперед, да и сам Дмитрий Павлович мне говорил: «Мы с этим господином друг другу несимпатичны». Теперь объясняется и то, что назначение его в Вену не приводится к концу. Меттерниху хочется иметь особу податливую; Татищев, по врожденной спеси и несогласию в политических видах, не льстится венским постом. Равнодушие наше к австрийскому владычеству в Италии меня удивляет. Зачем не вознаграждаемся мы влиянием в турецких и греческих делах? Впрочем, сужу я как слепой. До сих пор все оканчивалось всегда к славе и выгодам России; кормчий у нас тот же, так можем быть покойны. Я увлекаем участием моим к несчастным единоверцам. Да кто не за них?

Черта молодого графа Шереметева прекрасна. Вот, мне кажется, счастливые минуты богачей! Как весело делать такие сюрпризы товарищам детства, учения и друзьям; вот и невольно позавидуешь богатому. Спасибо тебе, что ты писал за доброго нашего Шредера. Справедливость требует, чтобы дело его пансиона было устроено.

Соболезную искренно о смерти доброго дюка Серра-Каприоли. Он имел нрав твердый, возвышенные чувства и привязчивость к своему государю, достойные почтения. Во время оно, когда все ползало пред Наполеоном, он один почти его не признавал и остался тверд в своих правилах. Король будет о нем сожалеть. Руффо потерял в нем опасного соперника.

Вот тебе и Ланская, хороша! Помнишь ли, ты мне раз говорил: вот увидишь, что и дворяне станут себя объявлять банкротами, как купцы! Вот и сбывается срам этот.

Александр. Москва, 25 ноября 1822 года

Мы очень устали все, не столько от дороги, сколько от дурного ночлега в Талицах, где блохи по нам прыгали, клопы кусали и тараканы (коих принимали в темноте за мышей) нас пугали. От этих неприятных товарищей мы проснулись все в 6 часов, пили чай при свечах, ожидали дня и пустились в Москву. Здесь, правда, квартира тесненька, но зато тепла, покойна, суха, среди города, и нет ни клопов, ни блох, ни тараканов.