Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Милого Каподистрию благодарю за память. С чрезвычайным удовольствием заключаю я из его слов, что здоровье его хорошо и что он помнит о тех, кто нежно его любит. Далеко от дел, от суеты, в хорошем климате, следуя режиму, необходимому и по его возрасту, как не поправить ему здоровья своего? И ежели вместе с тем Бог защищает дело тех, кого люди покинули, то мы его увидим помолодевшим на десять лет, и тогда не будет более причины откладывать его женитьбу на моей малютке Ольге[78], которая любит его не менее папеньки и маменьки. Напиши это графу от меня. Боюсь только, чтобы этот черт Анстет не заставлял его слишком много есть.

Константин. С.-Петербург, 14 ноября 1822 года

В субботу был славнейший бал у старухи Голицыной. Жена не поехала, а я явился и до второго часа пробыл, потому что в воскресенье можно и попозже встать. Я много болтал с графиней, с Татищевой и проч. и проч. Юлия Александровна все о муже толковала. Сказала мне под секретом (а я тебе на тех же условиях передаю), что слышала, что муж ее не в ладу с Меттернихом, и что она это предвидела. Сначала, говорит, оба они подделывались друг к другу, а как дошло до настоящего дела, так Дмитрий Павлович не такой человек, чтобы мог согласиться с ним; ибо он только думает о пользе и славе России, а тот натурально думает только о пользе и славе Австрии, а невозможно, чтобы эти пользы были согласны, и проч. Муж ей пишет, что Нессельроде часто с ним говорит о посольстве в Вене, а государь – ни слова; что они ожидают нетерпеливо решения своей участи, чтобы знать, чего держаться.

Третьего дня была свадьба Донауровой. Как идти к венцу, то получила она пакет от молодого графа Шереметева, в коем нашла данную на 500 душ. Я нахожу, что это очень красиво и делает ему величайшую честь[79].

Рушковский пишет, что тебя ждет с зимним путем, а Голицын ожидает к воскресенью; ты же, который лучше всех должен сие знать, кажется, еще не собираешься; видно, хорошо в Семердине с доброю женкою и с милыми детьми. Так как на Шредера нельзя надеяться, чтобы он занялся своими интересами, то я уже несколько раз писал в Верону, чтобы не забыли о них.

Также много я писал о Полетике. О летах нечего и говорить; и у меня глаза шалят, вечером почитаешь, так и начнет все рябить и зеленеть, а другого времени нет для чтения, как ложась спать. Князь Сергей Иванович, видно, шутит или не знает, каково заводиться в Петербурге. Старыми московскими мебелями не купить новых здесь. По-моему, они пустое затевают – переезжать сюда на житье с большими девушками: или сидеть должны дома, или разоряться на туалеты, а женихов вряд ли сыщут: они тут реже еще, чем в Москве. Я бы, право, на его месте поселился в каком-нибудь уездном городе и жил бы спокойно, например, в Киеве, где дешево и общество порядочное. Послезавтра опять начнется мученье в комиссии, выдача денег, но зато после будет хорошо, отдохну.

Говорят, папа умирает. Я думаю, австрийцы будут стараться сделать папой эрцгерцога-кардинала, если старик умрет; но допустят ли их завладеть таким образом всею Италией?

Константин. С.-Петербург, 17 ноября 1822 года

Третьего дня умер почтенный дюк Серра-Каприоли, о коем все генерально сожалеют. Кто говорит, что он повредил себе желудок, а кто – что подагра поднялась, и это кажется вероятнее. В воскресенье я видел его сына и племянников в концерте, следовательно, он не был еще серьезно болен. Добрый был старик, любил Россию и русских и ими был любим. Он еще не очень был стар, 73 года ему только что минуло. Кто-то будет на его место? Я чаю – сын его. Другая новость неприятная, о коей заговорили со вчерашнего дня, это о Ланской, урожденной Вилламовой, что будто она объявила себя несостоятельною. У бедного Негри, которого ты у меня видел, тут 40 тысяч, весь его капитал. У Балашова, говорят, 700 или 800 тысяч. Негри вчера был у меня и очень смущен. Он тоже слышал это, а мне сказала мамзель Калам (тобою облагодетельствованная, спасенная, но не признаваемая). Вчера более нежели на миллион выдал я денег и кругом около семидесяти человек удовлетворил. С дамами особливо хлопотливо: много говорят, долго считают, ошибаются и проч. и проч.

Сейчас получил я письмо от доброго Каподистрии от 30 октября из Франкфурта: «Я с сожалением оставил Рейнигау, мой городок, лечение виноградом и, сверх того, свое уединение. Здоровье мое сильно укрепилось, но сомневаюсь, что сможет оно продолжать в том же духе при жизни во Франкфурте. У этого города свои салоны, своя дипломатия, свои обеды, свои обычаи и все соблазны, кои из этого следуют. Так что от всего этого я завтра избавляюсь. Я еду в Швейцарию. Буду двигаться малыми дневными переходами, по 4-5 часов в день. Остановлюсь в Женеве, а после будет, как захочет милостивый Господь, и это будет хорошо». Потом говорит о своих делах.

Константин. С.-Петербург, 21 ноября 1822 года