Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Вчера было рождение Катерины Владимировны Апраксиной. Все себя почитали в обязанности ехать к ней на вечер, только княгине Елене Васильевне Хованской [мачехе жены А.Я.Булгакова], коей не хотелось ни делать туалет, ни сказаться больною, что же вздумалось? Послала поздравить Катерину Владимировну и прибавить: очень, дескать, сожалею, что не могу к вам быть сама ввечеру, да у нас сегодня также рождение Александра Яковлевича Булгакова, и назвалась к нам ужинать. Очень рады! Не знаю, как это разнеслось по городу, только Апраксины присылают меня поздравить, а ввечеру накопилось человек 20 у нас, и все, что не поехало к Апраксиной, явилось к нам. Я слыл все именинником, и пили шампанское за ужином. В 11 часов разлетелась Мамонова, ей говорит княгиня: «Как ты кстати приехала, сегодня рождение Александра Яковлевича». Мамонова ушла в уборную, только хвать, – нет ее, уехала – экая бешеная! Что же вышло? Поехала домой, надела белое нарядное платье вместо своего черного и явилась опять около полуночи. Ну, ежели бы сказали вам, что я умер, вы бы опять поехали надеть траурное свое платье? Играли мы в вист, и я зашиб 75 рублей. Мы откладываем с Наташей выигрышные деньги на покупку клавикордов для деревни, и уже 205 рублей накопилось; еще бы столько, так и дело в шляпе.

Вчера я приезжаю к Гуа купить конфет. Гуа уже уехал во Францию, а лавку свою продал он или передал сыну Дублета; только мне говорят, что полиция ее запечатала, оттого что взята была форма мороженого к Пашковым, и в компании этой занемогло от мороженого человек 20, а некоторые, между коими Василий Иванович Путята, Александра Николаевна Николева и Егор Иванович Пашков, – очень отчаянно. Вероятно, нелуженая была форма, одни не евшие мороженое остались здоровы. Вчера, шатаясь (как то бывало с нами в Петербурге) по лавкам, нашел я прелестные игрушки, наподобие продающихся жестяных у нюрнберщев, только одни очень дороги, а эти дешевы и сделаны так хорошо, что русский этот художник разбогател: иностранцы множество покупают и увозят с собою, есть в разных видах и величине; отдай это от меня милому Сашке. Кибитка и телега курьерская взяты с рисунков Орловского. Вчера расставил я всю эту коллекцию на длинном шкапе, осветил лампою, – прекрасный произвело эффект.

Был я у Витберга. На этот год не думаю я ставить работников для храма воробьевского, ибо мало осталось времени, да и плату уменьшили.

Картину Маршала я получил от г-на Мора, только ее дорогою открывали, но, к счастью, ничего не повреждено. Иван Николаевич Корсаков тоже влюблен в эту голову. Как она мне ни нравится, но, ежели пойдет на мену с его «Святым семейством» Карло Маротти – картиной, за которую охотники дадут, верно, тысяч 10, – я поменяюсь. Какие есть сокровища у этого человека! Вчера он тоже у нас ужинал.

По дружбе к Северину я справлялся об отце его; вышло вздор, да и как быть этому? Жена его живехонька; она двоюродная сестра Обресковых, а родная сестра красавицы Обресковой, Остен, что ныне княгиня Хилкова. Какую не плетут басню!

Константин. С.-Петербург, 1 июня 1823 года

Три дня сряду обедал я у графа Воронцова, и сегодня у него обедать буду на прощальном обеде. Завтра рано едет он в свое Мурино[87]; возвратясь оттуда, позавтракает и отправится в Царское Село, где намерен дня с два прожить и кончить много дел.

Граф Кочубей писал мне вчера, что он докладывал государю о десятинах в Бессарабии для тестя, на что и последовало высочайшее соизволение. Слава Богу, что это дело кончилось! Я не сожалею, что не ранее: иначе бы он их давно убухал, а теперь Воронцов его не допустит продать. Сегодня вдруг явился Бутягин из Вены. Зачем? Собирать какие-то долги, а я думаю – хлопотать об аренде жены, надеясь успеть, при перемене министра финансов, в том, на что никак не согласился граф Гурьев. Жена его осталась в Вене. У него, как обыкновенно, тьма проектов в голове, но, я думаю, так и останутся.

Французы вошли в Мадрид 23-го, подробностей важных нет; все, кажется, обошлось спокойно. Герцог должен был выехать на другой день. Теперь самая интересная минута. Дай Бог, чтоб скорее все там кончилось и успокоилось! Великий князь Николай Павлович возвратился. Великая княгиня не очень здорова; говорят, от беременности.

Константин. С.-Петербург, 2 июня 1823 года

Корсаков, видно, подлинно чудак (но не тем, что Наташа его фаворитка, – я это очень понимаю и знаю ему даже соперника). Я бы перстенек взял, но не для цены его, а для того, кому он принадлежал[88], и жаль будет, если он попадет в другие руки.

Сердечно мне жаль Александру Петровну [Колтовскую]. Никогда не питал я к ним злобы в сердце моем, а досада давно прошла, и, право, забыл их поступок. Ты бы к ней поехал, мой милый друг. Может быть, ей нужно проститься со своею совестью и с самой собою. Если она опомнилась и чувствует свою вину перед нами и прахом батюшкиным, успокой ее: он верно ей простил, а мы прощаем от всего сердца, хотя много имели мы от нее и сестры ее горьких минут!