Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Ну же обед задал Лазарев! Сакен был очень мил и весел, взял меня тотчас за руку, пенял, что я у него, старого приятеля, не был. «Но ежели б все, кто вас любит и ценит, стали бы вас навещать, то когда бы вы занимались делами, господин граф?» – «Так ведь я уж не хорохорюсь, как прежде, я в четыре часа утра на ногах, а в восемь вечера уж и в постели. Есть ли у вас новости от вашего брата?» – «Почти всякий день», – и проч. Старик бодр и свеж, не видно и следов последней его болезни. Тут обедали Юсупов, Орлов, Панины, Сипягин, Потемкин, Храповицкий, Розен, Шульгин, комендант, все большие начальники. Зато Лазарев был в восхищении; все нападает на меня, чтобы тебя оседлать, но я ему сказал откровенно, что невероятно, чтобы граф Нессельроде сделал бы для тебя то, в чем отказал письменно князю Дмитрию Владимировичу, о чем и этот письменно относился к Лазареву, коему остается подать в отставку из коллегии, и потом уже определиться к князю. Ему хочется все коллежский мундир, а еще более чина превосходительного при отставке.

Обед весь провели мы в весьма приятном разговоре и шутках. Только как долго сидели! Я удивляюсь, что старику было это не в тягость. Я как отобедал, так и марш домой, посмотрел на своих, да отправился к Корсакову.

Александр. Москва, 25 августа 1825 года

Вчера видел я приехавшего с женой (которую я знал девицею в Карлсбаде) Михаила Орлова. Кажется, женитьба пошла ему на пользу; он хорошо выглядит, думает пробыть здесь некоторое время и поджидает брата Алексея. Он желал бы, сказал он мне, повидать Мамонова, с коим был всегда очень близок. Я сказал, что сие легко устроить, что я поговорю об этом с Шульгиным; этот пришел в театр позднее, я с ним говорил, и он назначил встречу с Орловым на нынешнее утро, чтобы вместе пойти к Мамонову. Только Шульгин не ожидает ничего хорошего. Он сказал Мамонову, что Орлов приехал. «Тем лучше, – отвечал Мамонов, – кстати! – И потом, взяв на себя вид начальника, прибавил: – Извольте завтра приковать к позорному столбу Ивана Ивановича Дмитриева, графа Ростопчина и Михаила Орлова!» – «Как, и Орлова, с которым вы так дружны?» – «Да, Орлова; он карбонар, давно пора его проучить». Такой отзыв не обещает хороший прием[141]. Увидим, что-то будет. Только видно, что блажь все более и более умножается, а все один пункт: все хочет командовать всеми. Теперь и Шульгина начал ругать ужасно, всякий день пишет ему бранные письма. «А вы, – говорит Шульгину, – сдайте мое имение, деньги. Я не хочу, чтобы вы ими управляли», – а у Шульгина никогда и не было ничего на руках. Он становится очень зол, особенно за то, что не дают ему водки, вина, щей и ветчины.

Александр. Москва, 29 августа 1825 года

Хороши Вяземского похождения! Не удалось им полавировать, я сожалею о тех, которые никогда не бывали на море. Надобно это всякому знать. Княгиня не только не собирается в Петербург, но ищет везде комедию «Роман на час», которую собирается играть; вероятно, сюрприз хочет сделать мужу.

И впредь уведомляй меня о Тургеневых, а то не буду знать, в которой они даже части света.

То, что пишет тебе Киселев о здоровье Воронцова, и меня тревожит. Нет сомнения, что есть какое-то расстройство и слабость во всей махине. Ему нужен большой отдых и лечение серьезное. Как бы все это не оборотилось вялой лихорадкой или легочною болезнью. Боже сохрани! Боюсь я и лондонских докторов, меры их слишком решительны, а лучше посоветоваться бы со славными германскими врачами. Всякий добрый человек должен желать здоровья и всех благ этому бесценному человеку.

Александр. Москва, 31 августа 1825 года

Вчера обедал я у князя Дмитрия Владимировича; славный был пир, музыка и пение за столом. Только Филис не отличалась, – брюхо мешает, а оно очень уже видно. Сказывают, что это дело некоего господина Булдакова. Я сидел между Жихаревым и Михаилом Орловым, и мы все спорили о музыке: мы за Моцарта, а Орлов за Россини. Мамонова он еще не видал, а собирается ехать к нему. «Я сего человека знаю, – сказал он, – и ежели вам объявлю, что он сумасшедший, так можете тому поверить».

Сенатор Дурасов просил меня дать ему прочесть брошюрку о поселениях военных; я не только дал прочесть, но и подарил ему совсем, зная, сколь он привержен графу Аракчееву.

Александр. Москва, 5 сентября 1825 года

Я тотчас написал брату Киселева о звезде Павла Дмитриевича, и вся семья очень меня благодарила. Выходит все так, что они всегда от меня первого узнают о милостях, получаемых Павлом Дмитриевичем. Так как нет стариков здесь, то я написал Шафонскому о молодом Пфеллере. Вот его ответ. То-то обрадуется Филипп Иванович!

Лучшего преемника Воронцову[142] нельзя было выбрать; по крайней мере, будет он покоен, живя с отцом, что все в его стороне идет хорошо. Фрейлинство Ко кошкиной весьма здесь всех удивляет. Думают, что князь Дмитрий Владимирович это выпросил, и все его ругают. Как будто можно ругать за добро!