Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Александр. Москва, 7 сентября 1825 года

Все говорят, что новый Михайловский дворец превеликолепная игрушка, а здесь Юсупов бесится: он отделал богато дом главнокомандующих на Тверской, который прочился великому князю Михаилу Павловичу на случай переезда двора в Москву, а теперь Юсупов получил повеление отдать дом в ведомство Голицына, для его в нем житья. Князь Дмитрий заживет подлинно по-царски.

Александр. Москва, 8 сентября 1825 года

Теперь, видно, экономнее строят. Замок Михайловский стоил 17 миллионов, а как сравнить его с новым Михайловским дворцом, стоящим только 7 миллионов! Вчера в ложе князя говорили о падении Аполлона [директора петербургских императорских театров Майкова] не с Парнаса, а с театра. «Разве сделали его сенатором?» – спросил у меня Башилов. «Ничего о сем не знаю, – отвечал я. – А впрочем, – прибавил я, не заметив рядом с собою сенатора Кашкина, – разве не могут уж и отослать кого, не сделав его прежде сенатором?» Князь захохотал, да и сам Кашкин туда же сгоряча. Тут говорили, что Шаховской на его место, а не Остолопов.

Александр. Москва, 9 сентября 1825 года

Пришел сын Савельича в слезах. «Что такое?» – «Князь Юсупов говорит, что батюшка скончался». – «Пустяки, не верь. Князь неловко сшутил. Как бы мне не знать: брат пишет мне почти всякий день, верно бы, это написал». Скажи ты мне, что там на самом деле; а я слышал, напротив, что Савельич в моде большой и шутил даже у великого князя Михаила Павловича.

Александр. Москва, 10 сентября 1825 года

В «Дон Жуане» видел в креслах Сергея Уварова. Сел было очень спесиво предо мной, но, видя, что я на него не обращаю внимания и начал говорить с Шульгиным, он ко мне: «Ах, здравствуйте, мой милый, могу сообщить вам известия о вашем брате. У него все превосходно», – а, верно, тебя не видал полгода.

Александр. Москва, 14 сентября 1825 года

Я, по Фавста милости, потерял все утро; просил он меня сочинить ему письмо к Карнееву, касательно предполагаемого строения в Горном правлении, и которое надобно будет показать министру. Они все алтынничают, тогда как здание должно стоять прямо против окон государева кабинета. Теперь очень смотрят на это, и князь Дмитрий Владимирович сломал три дома на бульваре, рядом с Корсаковым, оттого, что они безобразят улицу, а дома долго могли бы простоять и принадлежали дьякону и дьячкам церкви Димитрия Солунского. Послали команду полицейскую, и в одно утро все было сломано. Князь сказал именно, что государь удивлялся, что терпят такое безобразие, что хозяевам, ежели они бедны, можно помочь, но что надобно поставить новые дома, каменные; один дом уже и выстроен. А министр хочет поставить дрянные корпусишки из старых кирпичей и бранит за смету, за обширность сараев и проч. Я советовал Фавсту исполнить волю министра, а Карнееву партикулярно-таки объяснить все; сверх того, советую ему сделать, как ты, и предоставить постройку всего строительной комиссии, чтобы не думали, что он затевает большое строение для своих каких-либо выгод.

Александр. Москва, 15 сентября 1825 года

Очень умно делают, что дают женам и дочерям духовенства особенные отличительные одеяния; а то, право, было неприлично видеть попа, ведущего под руку молодую девушку, разряженную, как девку на содержании. Всех поражало щегольство попадей наших. Сколько нарядов, шляп будут продаваться за безделицу! Этой меры нельзя не одобрить.

Александр. Москва, 18 сентября 1825 года

Вяземский, видно, заживется у вас, ежели не приехал сюда вчера к именинам жены; я эту уверял, что он принят в Иностранную коллегию и что его услали курьером в Стокгольм. Сперва было поверила, а там, по обыкновению, расхохоталась. Она вчера отличалась на балу у князя Дмитрия Владимировича, а в котильоне первенствовал князь Владимир, бывший флигель-адъютант, толстый Голицын. Я сел играть в вист с Жихаревым, Дегаем и Полуэктовым и приобрел тридцать рублей; после долго очень говорил с графиней Строгановой, которая много о тебе расспрашивала; потом подсел я к княгине Зинаиде, болтал с нею. Она все подговаривает меня играть с ней комедию; в Вильне было хорошо. Князь Дмитрий Владимирович спрашивал, не знаю ли чего о раненных на дуэли в Петербурге. Я сказал, что ты пишешь. Отец бедный [Новосильцев] здесь в большом сокрушении. Граф Федор Васильевич с ним дружен, но два дня сказывался больным, чтобы не иметь несчастной комиссии ему объявлять происшествие; а здесь сказали было, что Чернов умер; однако, видно, ему нехорошо. Нельзя об обоих не сожалеть.

Не знаю, как с вашим Майковым, но Кокошкина отставка всех бы порадовала, ибо все его ненавидят, и актеры, и публика; а последняя его история – то есть завещание покойной девицы Офросимовой, умершей недавно, и которое точно подложное, – очень его замарала в глазах всех.