Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Вчера Мамонов писал к Шульгину письмо официальное, в коем просит его предписать всем генералам, здесь живущим, явиться к нему в 6 часов вечера, имея, что с ними говорить. С час после того получает Шульгин другое письмо от него, в коем Мамонов просит его дать знать всем сенаторам, чтобы они явились к нему вечером в 7 часов, что он имеет до них весьма крайнюю нужду. Надеюсь, все сие сумасбродство. Полагают, что хочет он пред генералами и сенаторами протестовать, будто не болен и не нуждается в лечении, коему хотят его подвергнуть. Человек сей уверен, что вся Европа только им и занята. Надобно рассеять его заблуждения. Я бы ему сказал напрямик: «Так как все ваши поступки доказывают, что вы помешались в уме, то готовьтесь явиться в Сенат, где вас освидетельствуют; ежели вы в полном рассудке, то получите свободу, а ежели Сенат найдет, что нет, то вас запрут в дом сумасшедших или в монастырь, а имение ваше возьмут в опеку». Тогда перестал бы, может быть, блажить, а то его трактуют как коронованного принца. Шульгин перед ним не садится, все его величают, чтобы его не раздражить, а он берет это за наличные деньги. Он всех величает канальями, ворами. Князя Дмитрия Владимировича ругает при всех. Просил ножей и вилок за обедом, Шульгин отвечал: «Это не дают вам, граф, для вашего же добра; ваше сиятельство можете себя ушибить, изувечить». Знаешь, что он отвечал? «Я не так глуп, чтобы себя увечить, а ежели нож употреблю, то разве против тебя, Голицына и вам подобных». Экий сахар!

Александр. Москва, 11 августа 1825 года

Сюда приехал Клейнмихель; говорят, что это для разобрания мамоновских проказ. Ежели так, то будет же ему работа. Мамонов ругает и ненавидит всех немцев, здесь служащих.

Тесть был вчера и сказывал, что фрейлина княжна Волконская пишет сестре своей Греесерше, что решено, что императрица изволит ехать на житье в Таганрог. «Правда ли?» – спросил князь. «Может быть, но мой брат ничего мне о том не сказывает», – и она добавляет еще, что назначают князя Петра Волконского гофмаршалом и сопровождать его величество.

Александр. Москва, 18 августа 1825 года

Здесь все сожалеют о важной потере, которую сделал Ермолов. Лезгинцы убили изменнически двух лучших генералов той армии: Лисаневича и Грекова или Власова (не помню хорошо). Они смотрели приведенных пленных, как вдруг двое из них выхватили спрятанные за пазухой кинжалы и положили двух генералов наших замертво. Также кончили Цицианов и Клебер. Смерть тем более ужасная, что бесславная; другое дело – пасть в сражении, но быть убитым изменниками – горькая участь… Все сожалеют о генералах сих.

Кажется, не нужно было Энгельгардту выиграть в гамбургской лотерее. Ох, досадно бы было, ежели бы Воротынец достался тогда богачу. Я все радуюсь, что этот лакомый кусочек сделал фортуну четырех бедняков.

У Корсакова славная красавица донна Пепина… Корсаков точно как султан между ними, они его тешут и забавляют, а меня слушают, как главнокомандующего, знающего их обычаи, привычки и язык. Корсаков, однако же, слабеет; я всегда ему говорю о завещании, что век его не окоротеет. Вчера начал он его писать, просил меня и Фавста быть после свидетелями. Я человек с пять выпросил уже на волю, а главному фавориту своему, всюду с ним ездящему, по прозванию Князек, обещал сделать состояние.

Славная была у тебя мысль – учредить почту экстренную до Таганрога, распространяя ее на все по дороге лежащие города; это придаст большую деятельность переписке с Таганрогом, и все заинтересованные в том будут тебя прославлять.

Александр. Москва, 21 августа 1825 года

Желаю тебе скорее совершить дело покупки дома Безбородки: это славное, полезное приобретение для департамента, улица ваша будет подлинно почтовая. На перекрестке только один угол будет не ваш. С удовольствием и любопытством прочту записку твою князю, касательно покупки этой. Не удивляюсь, что князь уважает представления твои: они всегда основаны на пользе службы.

Александр. Москва, 24 августа 1825 года

Вчера был я с Фавстом и тестем на обыкновенном воскресном празднике, на даче Корсакова. Фейерверк очень хорош. Кончилось все взятием крепости турецкой, построенной на берегу пруда, со множеством полумесяцев. На пруду являлись два брандера греческих (надобно думать), кои начали кидать бомбы и ядра прямехонько в крепость, и наконец оную зажгли и взорвали, а там и сами (для полноты зрелища) взлетели на воздух, обратясь в бураки. Очень было хорошо. После сели мы в вист, а прочие начали танцевать и петь. Я уехал до ужина, думал было в клуб, но вместо того повернул оглобли домой.