Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Фавст приехал ко мне в большой радости. Что такое? «Да я был очень неожиданно обрадован: министр дозволяет мне по представлению, которое я полагал было оставленным без внимания, раздать 6000 рублей между бедными моими чиновниками, заслуживающими таковое вознаграждение усердием к службе и хорошим поведением. Была, видишь, какая-то, все лежавшая в казне сумма; я, вступив в должность Соймонова, отдал ее на рост и сохранение в Воспитательный дом. От процентов наросло 11 000 рублей. Я представил министру, что есть у нас чиновники столь нуждающиеся, что не имеют даже сапог (именно сими словами), а потому часто целые десятки дней не ходят в присутствие, что не позволит ли министр уделить из суммы сей, совершенно мною составленной, что-либо в пользу бедных сих чиновников? Теперь получаю из департамента, что могу взять 6000 рублей из суммы, и что касательно остальных денег, могу то же сделать в будущем году, списавшись предварительно с департаментом», – и проч. То-то будет праздник: иному, получающему сорок рублей жалованья, Фавст даст рублей триста! Это целая фортуна.

Озеров мне сказывал, что император изволит прибыть в Петербург 17-го или 18-го. Все желают скорейшего прибытия. Когда подумаешь о привязанности к покойному государю, то нельзя не сознаться, что нынешний наш император вступает на престол под счастливыми признаками: все пылают чрезмерным усердием, и все преисполнены радостнейших надежд. Это чувство во всех сословиях и чрезвычайно заметно; все говорят одно, все думают одинаково. Очень нетрудно распознать лесть от правды. Возьми итоги всех чистосердечных дружеских разговоров, и выйдет, что Константин Павлович трудолюбив, деятелен, строг, справедлив, незлопамятен и чрезмерно щедр; он горяч, но и прибавляют: да не то, что было, с летами это уменьшается, а притом доказывает уже доброе сердце. Я червяк здесь и, писавши к другу, как ты, и для твоего только сведения, верно, лгать бы не стал или молчал бы, но уверить тебя могу любовью моей к тебе, что вся Москва без изъятия ожидает мудрое царствование, и всякий доказывает это своим манером; только, как я уже писал тебе, некоторые гнусные души слишком рано забывают и благодеяния, и небесные качества покойного государя. Вот тебе самая верная картина нашей Москвы.

Смеялись много здесь Гагарину, князю Андрею Павловичу, который, в надежде встретить государя, из Таганрога едущего, скакал туда напудренный, в мундире, с лентою через плечо. Я чаю, выдумка это какого-нибудь фарсера.

Александр. Москва, 15 декабря 1825 года

Очень тебе буду благодарен за бюст государев. Дау публиковал о гравированном портрете государя, с оригинала его же работы, который я видел и который, право, только что не говорит. Когда он выйдет, то непременно такой куплю; первый отпечаток должен стоить 100 рублей.

Можно бы такую надпись сделать к бюсту или портрету государеву:

Le Ciel, lui decernant sa sainte recompense,
A commence trop tot son immortalite[144]

.

Говорят, что Кокошкин написал речь на его кончину. Такому ли перу браться за такой сюжет! О старике-канцлере можно пожалеть, ибо он стал полезен отечеству с тех пор, что в отставке. Здесь говорили было, что тело государево испортилось, а Гагарин сказывает, что неправда; ежели бальзамирован, как же ему испортиться, особенно зимою? Также сказывал он, что по выезде тела из Таганрога императрица намерена ехать в Харьков, до выбора другого города для своего местопребывания. Полагают, что Москва будет осчастливлена выбором таким. Сомневаюсь, а полагаю – Петербург (или Германия).

Александр. Москва, 16 декабря 1825 года

Меня спрашивают, отчего не едет государь? Очень натурально: в верности России и обеих столиц он уверен, а в Польше не то. Как оставит он Варшаву без главы? Любя порядок, государь хочет сдать землю, как ее принял, и ожидает встретить Михаила Павловича, чтобы его оставить на своем месте. Да зачем же это не публикуют? Да что тут публиковать? Это мои догадки; не наше дело – мешаться в это. Мы присягали, все покойно, чего же вы еще хотите?

Ростопчин очень слаб, имеет нервические припадки, кои отнимают у него дыхание, но Пфеллер доволен ходом болезни: желчь разводится и идет низом и плеванием в большом количестве. В болезни он мнителен, малодушен, недоверчив, и с ним трудно очень ладить. Я говорю ему всех смелее еще. Вчера он сказал: «Ах, милый мой, все кончено, я ухожу». – «Ну, – отвечаю я ему, – ежели вопреки моей уверенности и уверенности врача вы так считаете, так отчего же не зовете священника и не примете причастие?» Замолчал.

Александр. Москва, 18 декабря 1825 года

Поздравляю тебя с новым государем. Обещание его сделать царствование продолжением Александрова всех радует. Все обошлось нельзя лучше. Все присяги учинены, Толстой их везет. Филарет прекрасно говорил перед открытием ковчега, где лежат акты.