Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Ты говоришь о графе Федоре Васильевиче как бы о покойнике. Не удивляюсь: и мы не могли подумать, что 10 дней после соборования маслом будет он еще жив. Доктора сами этого не постигают: по тогдашнему его состоянию надобно было ожидать всякий час его кончины. Эту ночь был он даже лучше, так что я приехал домой спать.

Александр. Москва, 7 января 1826 года

Покуда ездил я к жене на минуту, он [Ростопчин] меня два раза спрашивал, а как я пришел, ничего не говорил; после сказал только: «Поставьте мне пиявок». – «Зачем? Воспаления нет; а ежели нужно бы было, то Рамих так и сделал бы», – на что он прибавил: «А почему же их поставили императору?» [Он вспоминал про Александра Павловича.] Кажется мне, что надо ожидать скоро удара нервического.

Александр. Москва, 8 января 1826 года

Вчера разговаривал при умирающем о приказах Трубецкого и гнусных его товарищей. Рамих сказал: «Кажется, что план князя Трубецкого состоял в том, чтобы сделать революцию, как во Франции». Граф Федор Васильевич вслушался и сказал примечательные сии слова: «Совершенно наоборот. Во Франции повара пожелали стать князьями, а здесь князья захотели стать поварами». Раза три вмешивался он в разговоры наши, но часто мы его не понимали. Когда мы молчали, то он говорил: «Говорите меж собою». Рамих того не желает, ибо это сообщает больному вредное умственное напряжение, а ему надобно совершенное спокойствие. Ох! Как жаль, что эта умница в таком положении; он и в отставке был бы очень полезен Москве.

Александр. Москва, 11 января 1826 года

Радуюсь, что Меншиков вступает в службу. Я знал это с приезда сюда Лариона Васильевича Васильчикова. Последний имел поручение императора сообщить ему, что от него самого зависит возвратиться к деятельной службе. Он тотчас и поехал в Петербург, а в Москве натурально сказали, что его увезли. Статья петербургских газет о составлении следственной комиссии и разделении бунтовщиков на три разряда очень всем благомыслящим была приятна. Из служащих при князе Дмитрии Владимировиче взяты еще Кашкин молодой, Зубков и Данзас; этот последний был при князе как сын, и еще третьего дня княгиня Татьяна Васильевна [жена московского главнокомандующего князя Голицына] говорила Марье Аполлоновне [Волковой]: «Посудите, хотят даже бедного Данзаса впутать во все это, в то время как я отвечаю за него как за самое себя. Чего только не вообразят болтуны?» Князя и княгиню это очень тронуло.

Странно, что княгиня Н.И. [мать князя Голицына] никогда не терпела этого Данзаса, так что лишь недавно позволила, чтобы он ей показывался на глаза. Говорят, что он – сын покойного князя Бориса Владимировича; не знаю, правда ли и за это ли старуха его и не любит. Средства оправдаться даны всем; невинных отпустят, но дай Бог, чтобы очистили Москву от бездельников. Премудро делает государь, что прямо к себе первому их допускает. Польза та, что его самого обойти нельзя, а виновные имеют (стоя перед лицом своего государя) все способы лично все открыть государю и себя оправдать. Вот что пишет мне граф Чернышев, посылая также копию с весьма милостивого рескрипта, полученного им в одно время от императрицы Марии Федоровны, что доказывает, что вины детей не падают на родителей: «Вновь открываю письмо мое тебе, чтобы сообщить о получении письма на одиннадцати страницах от сына моего, писанного в кабинете императора. Он с умилением говорит о милосердии его величества; он идет в крепость. Не знаю, сколько времени он там останется, я покоряюсь. Таков мой удел. Зять мой [то есть зять графа Г.И.Чернышева Никита Михайлович Муравьев] уже там. Оба они сделались членами тайного общества без моего ведома. Уж подлинно от жиру бесятся. Чего еще хотелось лучшего?»

Дай Бог доброму Арсению [Закревскому] хорошего назначения по его способностям. Всех радует, что принимаются за таких людей: к хорошим льнут хорошие. Посмотри, сколько отставных моряков поднимет Сенявин!

Александр. Москва, 12 января 1826 года

Мороз жестокий. Граф сказал давеча своему камердинеру: «Какова, Алексей, зима эта?» – «Да на все!» – То уж подлинно – на все.

Шалунов берут помаленечку. Дай Бог, чтобы они оказались только шалунами. Это будет им наука.

Графиня Катерина Алексеевна Пушкина больна рожею; ее испугало, когда узнала, что … ее, сахар этот Володя, взят тоже. Чего хотелось … этому? Никакой не чувствую жалости к подобным уродам. Еще взяли сына Н.Н.Муравьева, его свояка (имя не помню, кажется, Ягушский) [Ивана Дмитриевича Якушкина], генерала Фонвизина и Нарышкина, что женат на Коновницыной. Здесь раскупили все экземпляры стихотворений Александра Пушкина. Пришли мне экземпляр; хочется посмотреть, что это за хваленые стихи.

Александр. Москва, 13 января 1826 года

Канцлер умер, а у него засел наш ватиканский манускрипт, касающийся до Российской империи, тогда взял его у нас Александр. Тургенев.