Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Мне грустно, как вспомню о покойном графе, но это чувство никогда не изгладится из сердца моего. Его нельзя было не любить и не уважать, зная его коротко; не было дня, чтобы я его не видал, и всякий раз новую находил отраду в пленительном его разговоре. Всякий раз, бывало, узнаешь что-нибудь новое, любопытное, историческое. Ужасно долго боролся он со смертью; натура была прекрепкая, и нет сомнения, что он жил бы очень долго, ежели бы огорчения разные не сократили его жизнь. Началось 1812 годом, потом поведение и шалости сына его старшего, а там смерть прелестной этой Лизы довершили все. Между нами сказано, и графиня отняла у него много здоровья переходом своим в католическую веру и вовлечением туда же двух дочерей. Надобно было сделать позор; граф решился все скрыть в сердце своем, но зато и не стало его. Он не показывал ничего наружно, но завещание его докажет, что он жену не уважал, удаляя ее даже от попечительства и опекунства Андрюши, сына ее родного, и сделал хорошо. Она почти явно изъявляет волю свою воспитывать его в вере католической, но Брокер представит ей непреодолимый оплот. Граф знал, кого выбрать. Другой опекун – Д.В.Нарышкин.

Когда граф 27-го числа, после соборования маслом, думая совсем умирать, простился с нами всеми, то, взяв со стола ключ своей шкатулки с деньгами, брильянтами, бумагами и завещанием, он при жене подал оный Брокеру и сказал: «Прощайте! Я умираю, друзья мои; помните меня! Адам Фомич, возьми ключ этот; ты знаешь, что тебе делать. Бумаги мои с Булгаковым разбери, приведи в порядок; когда Андрюша придет в совершеннолетие, ему их отдадите». Графиня с того начала на другой день смерти, что потребовала ключ этот у Брокера. «Ежели бы ключу быть у вас, граф его вам, а не мне бы отдал; вы были тут же, в комнате, с нами». – «Есть некоторые бумаги, которые я хочу сжечь». – «Я до этого не допущу вас. Граф был так умен и так долго готовился к смерти, что он знал сам, чему надобно оставаться и чему нет. Волю его я выполню, все будет сбережено для Андрея Федоровича». – «Да тут есть множество французских бумаг, кои вы не понимаете, и брани на французов». – «Французские бумаги разберет Александр Яковлевич, а ежели граф бранил французов, то делал хорошо: они были тогда наши злодеи, они сократили жизнь его, пустив яд в его семью». – «На свете одна только есть вера: католическая, нет спасения без нее!» – «И вы смеете, графиня, это утверждать? Разве вы не видели, с какой твердостью, с каким умилением, с каким спокойствием умирал граф? Дай Бог вам так умереть в вашей вере». – «В Андрюшино воспитание не должен никто мешаться». – «Это решит духовная графа». – «Она мне известна». – «Не может быть, графиня! Граф Федор Васильевич недавно прежнюю духовную уничтожил и сделал новую (это очень ее удивило); что же касается до Андрея Федоровича, к нему будет ходить графский духовник, учить его закону Божию, а по воскресеньям он будет, как при покойном графе, ходить всякий раз к обедне с Метаксою». – «Все, что вы говорите, очень для меня неприятно». – «Сожалею, графиня, но эти неприятности буду я вам повторять всякий день. Покуда ноги мои двигаются и я дышу, воля графа будет исполнена; она и за пределами гроба есть мой закон. Я оправдаю его доверенность, праха его не оскорблю». – «Вы меня не знаете; я воспитала одна всех наших детей». – «Чем же вы хвастаетесь? Из Сергея Федоровича сделали вы развращенного негодяя, посрамившего имя Ростопчина; вы воспользовались слабостью и неопытностью двух дочерей, чтобы обратить их в другую веру, вы заставили их нарушить первую обязанность христианина – верность к своей религии; вы из Андрюши сделали повесу, баловня, исполняя во всем волю его, чтобы к себе привязать и скорее его обратить в католичество. Что же вышло? Он ставит вас ни во что, не слушает». – «Дочери мои сами обратились, про это знал и муж мой, я не неволила. Наташа осталась в греческой вере». – «Кому вы это говорите, графиня? Граф молчал для избежания ссор, явного разрыва с вами. Наталья Федоровна своей твердостью все ваши усилия сделала тщетными, и вы знаете, что она именно для этого и была всегда любимой дочерью своего отца; вы знаете также, что перемена веры заставила графа отдать Софью Федоровну за француза; что же касается до Лизаветы Федоровны, то вы ее перед смертью причастили тихонько от графа; это узнал он после, от этого он теперь в гробу. Не заставьте меня говорить вам другие правды, не заставьте меня забыть, чья вы супруга». Она поклонилась, прибавя: «Я буду говорить с Александром Яковлевичем».

Я готов на это неприятное свидание и буду говорить с величайшей откровенностью графине. Брокер поступил яко самый честный человек и с большой твердостью. Я уверен, что Митюша его поддержит в сем праведном деле. Надобно спасти Андрюшу, вырвать его из ее когтей. Он скоро будет мать бить, а она от христианского умиления будет подставлять другую щеку. Все они только и ищут, что славы и мученического венца!