Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Шествие, вместо 4-го, как было объявлено, последует 3-го. Нам надобно являться очень рано. Многие – Обольянинов, Кутайсов и др. = ночуют у заставы Серпуховской, чтобы рано быть на месте. Гроб весит 70 пудов; 14 человек, кои стоят на колеснице, тоже пудов 70, вот 140, да колесница столько же; мудрено восьми лошадям тащить это на пространстве пяти верст, да еще и на гору, к лобному месту; на колесах же тяжелее. Отчего не на полозьях, также не знаю я. Получил я повестку, завтра к шести часам утра быть в Даниловской слободе, дабы там обще с другими приготовиться к церемонии, а поэтому намерен я сегодня лечь спать в 8 часов и сделать репетицию моему костюму, ибо 19 градусов мороза, а завтра может холод и усилиться. Благо есть этот большой плащ, под коим надевай себе что хочешь. До головы мне нужды нет; многие надевают парики, коим возвысилась цена до ста рублей. Теперь сказывали мне, что у графа Орлова-Денисова[146] была ссора с нашим пьяным губернатором Безобразовым. Очень может быть; он и не пьяный-то не знает, что делает и говорит. Сказывают, что Орлов в Серпухове нашел все в беспорядке.

Александр. Москва, 3 февраля 1826 года

Поутру было 18 градусов холода, почему и приходил сказывать квартальный, что, вместо назначенного часу шестого, собираться в десять. Я мог поспать два часа лишних, что совсем не худо. Теперь только 11 градусов, и это порядочно. Еду я с тестем. Только тугой мне день: ибо, придя в собор с процессией, назначен я еще и остаться тут на три часа на дежурство с графом Никитой Петровичем Паниным[147], с Иваном Ивановичем Дмитриевым, с князем Сергеем Михайловичем Голицыным, с Ланским, а шестого не помню. С такими товарищами не скучно будет. Сказывала Обрескова, что множество идет и едет в Коломенское навстречу тела государева, и она была в числе оных.

Александр. Москва, 4 февраля 1826 года

Устал я очень, мой милый и любезный друг, но опишу тебе хоть вкратце печальную процессию вшествия тела государева в Москву. Ты удивишься, что я только что проснулся. Но тотчас по постановлении тела покойного государя в Архангельском соборе, должен я был тут остаться до шести часов утра. Приехал домой разбит от ходьбы, а там от стояния на ногах, но исполнил с душевным удовольствием священный долг. В Даниловской слободе. Съехались мы в трактире одном, где было набито битком всеми чиновниками 9-го отделения. Множество нашел я тут знакомых. Шепелев сделал славный завтрак и всех нас накормил. Ждали-ждали; наконец провезли из Москвы печальную колесницу (кажется, ей бы должно быть тут с вечера), которая и остановилась недалеко от нашего сборного места; провезли потом в каретах четырехместных регалии; началась рассортировка. К нам принесли множество ящиков с подушками орденскими. Началась перекличка. Кто-то не явился, а потому и сделалась перемена; все подвинулись по старшинству вперед, а мне вместо Серафимов досталось нести Сардинскую Анунсиаду. Наконец в 12 часов стали мы тянуться и входить в заставу; все шло довольно дурно. У многих, несших подушки, недоставало одного, а у иного и двух ассистентов; расстояния между орденами не были ровны, не одним все шли шагом и проч. Гедеонов, обер-церемониймейстер, и нашего отделения церемониймейстер Горяйнов только что парадировали взад да вперед верхом. Однако же я решился на них напасть. Из запасных чиновников дополнили ассистентов, дали всякому расстояние, и стали наблюдать, чтобы оно всегда было ровно.