Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Я нахожу это слово очень удачным и справедливым. При виде тела государева, право, одно только на уме: молчание, грусть и слезы. Я не могу вспомнить без восхищения тишину, которая царствовала при шествии церемонии, тогда как дома, улицы, крыши были унизаны народом, как бы мухами. Все безмолвствовало, а как поравнялось тело, то тут другая началась картина: окаменелые лица начали одушевляться, иные крестились, другие руки протягивали к гробу, закрывали лица платком, как бы для отдаления от себя горестного зрелища, все поклонялись драгоценному праху, все плакали. Описать этого нельзя, надобно было это видеть. Покуда буду жив, не забуду я 3 февраля 1826 года. Говорят, что купечество и мещане будут просить Орлова позволить везти тело на себе от заставы до первого ночлега. Князь Дмитрий Владимирович едет провожать тело до границы Московской губернии. Один купец положил все дни, что будет здесь тело государя, кормить 60 человек нищих и отпускать их домой, давая всякому целковый.

Александр. Москва, 7 февраля 1826 года

Вчерашний вечер провел я самым приятным для меня образом. Обресков велел сказать, что приехал домой разбитый, проводив тело государя до Всесвятского, что не выедет никуда и просит приехать на вечер, о чем жалеть не буду. Поехали мы с Наташей и подлинно не жалели, любезнейший друг. Мы нашли тут старого твоего знакомого, ездившего с тобой в Аустерлицкую кампанию на одной телеге, почему тотчас и я с ним сблизился: это Александр. Сергеевич Маркович, фельдъегерь, бывший при государе во время его болезни, кончины и после оной. Он видел все, происходившее в горестное это время, обмывал драгоценное тело, дежурил четверо суток при оном не спавши; открытие тела, бальзамировка – все это происходило в его глазах. Я не мог от него оторваться, и он, видя наше любопытство, основанное на нежнейшем чувстве любви к покойному государю, удовлетворял оное в полной мере. Он рассказывал все и хорошо, и охотно, и с величайшею подробностью. Он очень неглупый человек и множество делал походов и поездок с государем покойным. Он очень тебя любит, и я просил его тебя навестить в Петербурге, что мне именно и обещал. Запрись с ним, любезнейший друг: ты увидишь, какую он доставит тебе отраду.

Мы узнали, что императрица взяла к себе постель, на коей скончался государь, и что она изволит теперь почивать на походной сей постели. Первый консилиум, на который государь очень неохотно согласился, говоря Вилье, что он в нем не сомневается и что все делается по воле Божьей, был 13-го числа. Кроме Вилье, были также Штоффреген и Ренгольд; сей, выйдя оттуда, сказал Марковичу на ухо: «Ничего более не поделаешь!» Золотое время было упущено. Государь не хотел слышать о лекарствах сначала, когда можно было разорвать болезнь. Крепкое его сложение столь оную преодолевало, что еще 11-го изволил сам бриться без всякой усталости, беспрестанно повторяя после: «Не мучьте меня! Дайте мне покой!» И когда императрица стала наиубедительнейше его уговаривать принять лекарство, то император, не имея, чем возразить, просил ее оставить его на некоторое время одного, дабы отдохнуть и воспользоваться наклонностью, которую чувствует ко сну. Когда приставили пиявки, то, как скоро чувствовал действие оных, государь срывал их сам руками и кидал на пол.