Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Брокер на днях выезжает из дома Ростопчина. Ежели сего просила графиня (что вероятно), не понимаю, какую найдет в этом выгоду, ибо вовсе не видится с Брокером, а только переписывается с ним. Я узнал с удовольствием, что графиня Протасова ей показывала письмо от князя Александра Николаевича, или даже не рескрипт ли государев, коим ее предупреждают, что сын ее младший будет от нее взят и что государь, в ознаменование уважения своего к памяти покойного графа Федора Васильевича, берет на себя воспитание сына его. Дай бог только, чтобы скорее. Графиню сразило это извещение. Она сказала: «Мне нечего делать, разве что покориться, но я буду писать к императору и просить, чтобы оставили мне еще несколько времени». – «Что же вы от этого выиграете?» – спрашивает ее графиня Протасова. «Хочу завершить его воспитание». – «Да ведь для того-то и забирает его император».

Малютка с виду очень доволен, ибо уже не раз жаловался, что ему сверх всякой меры надоели жития святых, кои мать его велит читать ему по утрам. Вот что себе накутерьмила эта сумасбродная женщина! Ежели все осталось бы на прежней ноге, она имела бы своего собственного дохода 50 тысяч рублей в год. В Воронове она все хозяйство мужа и Брокера уничтожила, скот продала, с пашни посадила мужиков на оброк. Славную Орловскую пустошь не отдала вовремя внаймы; будет без гроша теперь, ибо, имея сына при себе, она беспрестанно требовала денег, будто для него, и Брокер отпускал все, что она требовала, под расписку, а теперь лишится она повода просить у него денег. Она сама чувствует это и говорит: «Я стану нищая.

Надобно мне нанять себе маленький домик и сократить все расходы», – и проч. А кто тому виноват? Сама же!

Александр. Москва, 30 октября 1826 года

Князь Дмитрий Владимирович очень невесел; в его доме все уверены, что место его заступит князь Петр Михайлович, о чем долго я спорил с Новосильцевым. Как же князю оставить вдруг новосоставленное для него министерство [то есть Министерство императорского двора, которым и управлял князь Петр Михайлович Волконский до своей кончины в 1852 году], где он сам глава независимый, чтобы принять место, где он от всех зависит? Пустяки.

Здесь город наполнен бунтом, бывшим в Царьграде и в коем перерезано было до 8000 человек. Очень сбыточное дело. Не поверю, чтобы все янычары и вся их партия были истреблены. Будет еще работа султану!

Александр. Москва, 2 ноября 1826 года

Много смеются здесь над Шишковым. Говорят, что молодой пострел, поэт Пушкин, сочинил какие-то смешные стихи на свадьбу эту. Сюжет для того весьма подходящий. Однако эту весть оставили, а заговорили о новостях, привезенных сюда маленьким генералом Андреевским Степаном Степановичем. Он множество сообщил публике здешней новостей касательно перемен министров; так как он знаком с Закревским, часто у него бывает, то все и верят, что Арсений будет министром юстиции. Мне все это кажется небылицами. Перемены могут быть, но не те, которые называют.

Вчера Малиновский атаковал тестя в Сенате, коему говорил сладким своим голоском: «Как мне жаль, что Александр Яковлевич не объявил мне желания своего иметь место мое в больнице; мы бы это устроили». – «Да он и сам бы это устроил; ему самому накануне сделали предложение. Вам бы надобно было ему сказать, когда вы задумали оставить место это», – отвечал тесть. «Знаете ли, – прибавил Малиновский, – что вот и другое место было бы ему приятно?» – «Какое?» – «А в Архиве». – «А вы-то?» – «Да я не знаю, останусь ли я тут, по крайней мере долго». Слова Малиновского основываются, во-первых, на слухах, что сенаторам повелено будет только одним Сенатом заниматься, а во-вторых, слухи, также бог знает кем распускаемые, что я буду иметь место архивское. Так что он желает забежать вперед. Намедни приехал я в клуб, все меня обступили и стали поздравлять; я засмеялся и сказал: «Поговорят об этом дня два, да как увидят, что вздор, то и замолчат, чтобы заговорить о другом вздоре».

Александр. Москва, 3 ноября 1826 года

Как бы и я охотно отобедал с вами у доброго Арсения! Скажи ему, что над старухой-графиней Каменскою сбывается то, что ожидать должно было. По приказанию государя велено имение ее Гжатское взять в опеку. Она не слушала друзей своих и вверилась мерзавцу, разорявшему мужиков в свою пользу. Она, несмотря на все советы и Закревского даже, поддерживала этого сержанта-управителя. Мужики наконец взбунтовались; дошли до причины, сержанта удалили, а имение взяли в опеку.

Александр. Москва, 10 ноября 1826 года