Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Графиня зовет разбирать эстампы, а это моя страсть, как ты знаешь. Не найдутся ли бумаги в кладовой, которую ужо, после чаю, отопрут? Мне очень хотелось бумаги прибрать, многие из них должны быть любопытны. Есть здесь также примечательная коллекция портретов всех знаменитых людей последнего века, большая часть французов, и бюстов славных людей России.

В кладовой нашли мы большой сундук, а в нем шкатулку с разными драгоценностями: часы, подаренные императором Иосифом Александру Матвеевичу; с одной стороны часы окружены крупными бриллиантами, а с другой портрет императора; пребогатая цепочка была молодым графом продана. Множество табакерок и перстней, осыпанных бриллиантами, большая часть с портретами, рисованными, гравированными, императрицы Екатерины, и, вероятно, все, ею жалованные. Множество антиков, камей, инталиев и проч. Достопамятны также разные вещи, принадлежавшие Димитрию-царевичу и, по родству с Черкасскими, доставшиеся Мамоновой фамилии, например, рубашка, ложка, перстень помянутого царевича[154]. Особенно мне понравился розовый бриллиант формы груши, имеющий особенную красоту и блеск, прекрасный изумруд и сапфир, на коем вырезан портрет императрицы. Не стану подробнее говорить о сих вещах, ибо ты, вероятно, их увидишь, ежели графиня повезет с собою в Петербург, а все это отдано ей под сохранение. До бумаг не добрались мы. Завтра едем в Москву. Почти все кончено, а что осталось, то графиня препоручает принять Захару Васильевичу.

Александр. Москва, 19 октября 1826 года

В Дубровицах наткнулся я, искавши в библиотеке эстампы для графини, на рукописи брата ее, о коих никто понятия не имел и кои столь любопытны, что я почти целую вчерашнюю ночь провел в чтении «Записок» и «Разного». Имеются вещицы в высшей степени интересные, в стиле покойного, который был великим знатоком; он весьма хорошо судит о великих писателях прошлого века, рассуждает о стране своей как тонкий наблюдатель, но, к несчастью, не без некоторой язвительности и не выбирает выражений. Он оплакивает потерю бумаг своего батюшки, которые сгорели все в двенадцатом году; а было там, как он сказывает, восемь пакетов писем и записок императрицы Екатерины, да еще письма, писанные ей Потемкиным, Орловыми, Румянцевым, Суворовым и другими замечательными людьми ее царствования, письма, кои рисовали их характеры и проч.

«Потерял я также избранные письма, писанные отцу моему, кои он сам отобрал из всего скопища посланий, к нему обращенных; а были там письма от все тех же личностей» (тут называет он и батюшку между прочими, и много известных иностранцев, яко Линь, Кобензель, Гримм и проч.). Жаль очень, что все это сгорело. Какое бы это было любопытное чтение! «Дабы восполнить эту потерю моими силами, я собираюсь рассказать, – говорит он, – анекдоты, кои известны мне от отца моего и деда, касательно тех же самых личностей». Много есть о Потемкине, Румянцеве, Орловых, Разумовских и других, но, по несчастью, он не довершил труд сей. Я списал несколько анекдотов, кои тебе сообщу, ибо как это теперь, ты не разберешь. Одна книга заключает в себе разбор графом «Наказа» Екатерины II, другая – разбор Вольтера, Руссо и других писателей, третья только начата – записки о Наполеоне, четвертая – замечания к труду Кастера о России. Я это пробежал только, и тут много любопытного. Тебе могу сказать, что нашел я также сочиненный им статут, по крайней мере им писанный и перемаранный, так называемого им Общества Рыцарей Смерти, из коих, по-видимому, хотел он составить тамплиеров; обряд, клятва, прием, обязанности те же, как у всех тайных обществ; некоторые листы, кои, видно, поважнее, им вырваны. Мы положили с графиней это сжечь и тем этому положить конец. На ее скромность можно положиться. Она сама почувствовала, сколь важно и необходимо истребить это, ибо при отобрании тогда его бумаг книга эта, лежавшая в библиотеке между книгами, не могла быть отыскана. В записках своих, в одном месте, он говорит: франкмасонство есть венец творения человеческого духа. Все эти книги советовал я графине взять к себе, что мы и сделали, показав Фонвизину, что это бумаги, до фамилии токмо касающиеся.

Александр. Москва, 20 октября 1826 года

Теперь Мамонова была в Дубровицах, остается ей только брата поместить в дом свой; хочет это сделать на днях, а там и к вам отправится. Покуда переезжает она жить в теткин дом, бывший Герарда, на Тверском бульваре. Будет ближе от нас; стану ее пилить и выгонять из Москвы.

Александр. Москва, 21 октября 1826 года