Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Вчера в Итальянской опере большая крыса многих напугала, в ложе Кашкиных она одну даму схватила за ногу, та закричала, крыса вспрыгнула и бросилась на жену нашего сахара Щербатова, сидевшую возле в ложе, оттуда побежала в партер. Гриша Корсаков ударил ее палкою, и она исчезла. «Что за крыса была?» – спрашивает меня Юсупов. «Право, ни церковная, ни полевая; то была, думаю, крыса театральная». Дамы так были напуганы, что малейшее движение казалось им крысою, и я все мучил Вяземскую, которая выезжает совсем больною и не таится, что она брюхата.

Константин. С.-Петербург, 2 июня 1822 года

Государь изволил прибыть третьего дня после обеда благополучно в Царское Село. Дорогой, слава Богу, все обошлось порядочно, везде был доволен, и остановок нигде не было; теперь и я спокоен! Чиновнику моему сказал «спасибо» и велел явиться к князю Волконскому, для получения награждения.

Александр. Москва, 5 июня 1822 года

Ай да почта! Да как ее не хвалить: 13 дней из Франкфурта-на-Майне. Это прекрасно. Я с большим удовольствием читал в гамбургских газетах статью о прусской конвенции и о награждениях Владимирами, Аннами и Орлами. Это, вероятно, повторят и прочие европейские газеты. Пусть знают наших! А я очень понимаю, что чужестранные министры тебя превозносят. Для пребывающего вне отечества почта – отрада, а скорая исправная почта – благодеяние. Я чувствую эту истину, не будучи ни министром, ни вне России.

Князь Дмитрий Владимирович Голицын спросил меня вчера: «Прошу вас, скажите мне, как бы сделать, чтобы завести дилижансы и в наших краях?» – «Это, князь, зависит от вас и от г-на Рушковского». – «Препятствие не в том, я ведь с г-ном Рушковским часто о сем говорил, а дело все не двигается. Я ему говорю про выгоды сего заведения, а он мне – про одни трудности». Я отвечал, что всего бы лучше начать для пробы с Троицы. Тут вошла Катерина Владимировна (это было в ложе в Итальянской опере), и тем и кончилось. Князь не знал о пожаре и смеялся козлу-зажи-гателю. Я его совершенно успокоил насчет дочери. «О! – сказал он. – Она чрезвычайно бесстрашна в таких случаях». – «Моя дочь, – сказала Апраксина, – мне сообщает то же самое, но я не захотела ей говорить, чтобы ее не напугать». – «Разумеется, – отвечал я, – если бы все вышло не так благополучно, я никогда не захотел бы первым объявить князю неприятное известие; но не случилось ни страха, ни несчастья, ни вреда!»

Теперь желаю тебе устроить все так же с австрийцами, тогда оставишь славные памятники в почтовом департаменте. По поводу Фирсова, по словам коего ты говоришь, что новое образование почт станет правительству ровно ничего, вот письмо от Марушкевича; прочти и помоги этому бедняку. Он один только честно с нами расплачивается; будучи уездным судьею в Велиже, он об нас всегда заботился. У него 8 или 9 человек детей; зачем не поместить его на место Фирсова, ежели тот подлинно воспарит в вице-губернаторы? А я знаю, что им довольны в Смоленске, и сам Фирсов очень его мне хвалил; сделай это.

Благодарю за сведения, кои Риччи желал иметь; мать решается следовать совету, прежде данному мною, то есть, не вступая в подданство, продать то, что ему назначила, а вырученные деньги отдать для него в Воспитательный дом. Кто знает, может быть, и поедут в Италию, а он захочет деньги эти употребить на покупку там дома, дачи или имения. У них теперь очень неприятный процесс. Петр Михайлович, покойный [то есть Петр Михайлович Лунин], купил соседственное имение за 90 тысяч, владел им 10 лет, будучи законным порядком введен во владение. Теперь какой-то Чулков доказывает, что продавец не имел права продать (зачем же правительство допустило совершить купчую?), имение взято в казенный присмотр, и до решения дела за 90 тысяч на все их прочее имение, стоящее более двух миллионов, наложено запрещение! Боже сохрани и злодеев наших от тяжб! Ничто не отнимает так здоровья.

У нас здесь много вестей из главной квартиры, но они должны быть вам уже известны. Хилков на место Левашева в лейб-гусарский полк. Новосильцев, бывший адъютант Сакена, во флигель-адъютанты; мать, говорят, в восхищении. На место Ланжерона, говорят, граф Витт. Я спрашивал князя Дмитрия Владимировича о сем. «Это, – сказал он, – весьма вероятно; ибо в своем первом письме Ланжерон мне писал, что просит дозволения ехать на Баденские воды». Какие прыжки дал Витт в эти три года: Александровская [лента], генерал-лейтенант и военный губернатор прелестнейшего края в России.