Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Третьего дня, отделавшись, поехал я поранее на дачу, где нашел уже Карнеевых, а там приехал и Северин. День был бесподобнейший; после обеда уговорил я Егора Васильевича отпустить одну жену в театр и остаться с нами. Ты знаешь, что он ни в чем не умеет отказать. Потом сели мы все и с детьми на шлюпку и пустились гулять по островам, или, лучше сказать, между островами, вздумали пошататься по Елагину и прибыли ко дворцу в самую минуту, когда подъезжал туда Гурьев. Тотчас предложил нам видеть дворец и сам повел все показывать. Ну, брат, давно я не видал ничего прелестнейшего. Отделано все с чрезвычайным вкусом, богато и, что всего лучше, все из произведений российских. Тут между прочим люстра бронзовая превеликая, которая, право, не уступит парижской, а стоит только 9000 рублей. Живопись везде чудесная, бумажки царскосельской фабрики, вазы из сибирских каменьев, каковых никто, кроме нашего царя, иметь не может. Мы все были в восхищении. Потом повел он нас по саду, который также будет прекрасен и напомнил мне сад в Англии. Спасибо Гурьеву, без него бы, может быть, не удалось нам посмотреть дворца, ибо в него никого не пускают. Накануне перед тем собралась туда вся императорская фамилия. Государь показал дворец императрице Марии Федоровне и ей его подарил. Праздник (как мне сказывал граф Дмитрий Александрович) будет не тут, а по-старому – в Петергофе, где и заказан уже.

Карнеев без памяти от дворца и весьма доволен, что мы попали на Елагин в столь счастливую минуту. Мне кажется, ты его видел, когда был у Татищевых на даче, но тогда вряд ли были мебели. Государь перед отъездом отсюда был поутру у Юлии Александровны [жены Д.П.Татищева, известной красавицы, в первом браке Безобразовой] и ввечеру пил у нее чай.

Я читал отрывок мерзкого каталога, который вышел в Москве. Мне его показывал Лазарев, и я особливо бесился, да и все, тут бывшие, изъявили большое негодование на статью об Урусовых. Желательно, чтобы сочинителя побранили на столь злое произведение. Ну, Юсупову можно бы и не сердиться за вздор. Строганов-министр ездил в Карлсбад. Он долго был здесь болен. Сына его, что женат на Строгановой, ждут сюда. Тут было также разнесся слух, что Михаил Орлов отставлен, но из приказов сего не видать.

Константин. С.-Петербург, 17 июня 1822 года

Васю Голицына давно не видал. Они все в Марьине, где государь проездом кушал, ехав в Грузино и в военные поселения.

Вот тебе на! Новое симпатическое лекарство от клопов, и одно слово! Хорошо, Сургин. Да где его написать, чем, на каком именно месте, какими словами, крупными или мелкими? Прошу на все ответить исправно и аккуратно, это не безделица. Дадим же мы клопам!

Государь дозволил мне и нам принять прусские ордена. Мне сделали славную звезду в английском магазине, но вряд ли удастся когда-нибудь надеть.

Александр. Москва, 19 июня 1822 года

Я от Тургенева, который при мне отправился в Петербург; ему хотелось еще пожить с нами, но нельзя, и брат прислал ему твою записку, в коей тоже говоришь, что отпуска его продлить нельзя. Катерина Семеновна, по обыкновению своему, плачет, что, имея трех сыновей, все с ними в разлуке. Успехи их в службе должны ей доказывать, что разлука сия имеет свои выгоды, а они довольно часто ее навещают. Теперь очередь нашего милого Александра.

Вчера был я в клубе; кого вдруг вижу там? Возвратившегося из чужих краев Меншикова Николая. Кажется, здоров, хотя несколько и состарился. Долго мы с ним болтали. Он таки достигнул своей цели. Живший шесть лет вне отечества, довольствовался малым доходом, заплатил все долги и теперь имеет более восьмидесяти тысяч чистого дохода, выиграл свой процесс с Марьей Ивановной Корсаковой), которая имела бесстыдство доказывать, что Меншиковы родились от матери, но не дети своего отца.

Вчера мне сказывали, что Васильев, губернатор тульский, так явно и бесстыдно стал жить с женою тамошнего бывшего полицмейстера Валуева, давая ей праздники и разоряясь на нее, что жена его, не могши более терпеть, его оставила и приехала сюда к отцу своему. Она дочь Кутайсова. Говорят, что он, по требованию Балашова, оставляет и место свое.