Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Вот тебе еще анекдот, довольно странный. Здесь есть две женщины, то есть девицы, доказавшие несправедливость мнения, что дружба между прекрасным полом не существует. Есть княжна Варвара Ник. Долгорукова и княжна Пр. Ник. Хованская, сестра генерала и сенатора. Они в связи лет 30, всегда жили вместе в одном доме, все было всегда общее, дома обе ровно хозяйничают; обе сделали завещание и отдали одна другой все, что имеют, а Долгорукова и богата. Сегодня у обедни вижу прекрасную желтую карету. «Чья?» – «Княжон». – «Каких княжон?» – «Долгоруковой и Хованской». Только, рассматривая карету, что я вижу? – На одной стороне кареты шифр «Р.Д.» и внизу герб Долгоруковых, а на другой – шифр «Р.С.» и внизу герб Хованских; я, право, два раза смотрел, чтобы увериться, что мне не кажется, но так есть. Это смешно; но чувство, на коем основывается эта странность, достойно почтения. Наташа говорит: «Да ну же, ты шутишь!»; но я ей показал карету, которая, кроме того, прелестной работы, чуть не выписная ли. Пойди-ка найди двух таких друзей у вас или в истории! Пишу тебе, что в голову идет, имея свободное время. Теперь хотим идти погулять несколько. Прощай, любезный друг; время славное!

Константин. С.-Петербург, 20 июня 1822 года

Граф Сакен сюда приехал, присылал ко мне своего адъютанта сказать, что он был бы у меня, но никуда не выезжает, пока не представится государю, которого сегодня ожидают обратно в Царское Село. Сакен живет в Таврическом дворце, и ехать к нему надобно сегодня утром, хотя и далеко.

Генерал Раух управляет инженерною частью в Пруссии, слывет весьма ученым и хорошим генералом. Напрасно похвастал наш артиллерийский офицер прусскими пушками, весьма некстати. Княгиня Куракина едет в Вену года на два, вчера мне писала о почтальоне.

Ты сделал то с Вяземским, что я с Иванушкой Левашевым. Я вот уверил его, что дочь князя Эстергази на содержании у князя Лихтенштейна, то есть своего мужа.

Не первый раз классные дамы отправляются в дилижансе. В прошлом году императрица очень была довольна в подобном же случае; только надобно приказать, если еще время, проводнику всякое оказывать даме угождение.

Я получил от Воронцова[61] письмо из Кракова, которое меня испугало. «После того, как мы едва не погибли сегодня утром, 28 мая, мы, однако же, прибыли целыми и невредимыми в Краков. Уже при подъезде к границе Краковской республики я был убежден в том, что случится беда; но сегодняшняя могла бы стать и роковою, ибо карета уже частью ушла под воду. Мы были спасены благодаря помощи одного крещеного еврея». То-то бы беда! Как вздумаю, так мороз по коже подирает. Слава Богу, что все кончилось одним страхом. О Кокошкине он ничего не пишет; тот, я думаю, порядком испугался. Воронцов просит меня написать ему через три недели в Мюнхен. В Вене он остановится только на несколько дней. Далеко ли до беды!

Воскресенье мы провели очень приятно на даче. День был прекрасный, у нас обедали Северин, Шиллинг и Ломоносов, после обеда еще кое-кто приехал, сели мы на пристани и любовались ее ботами, кои беспрерывно проезжали на Крестовский остров. Немного походило на Царьград. С трудом в 12 часов решился я ехать в город, где душно, пыльно и скверно.

Константин. С.-Петербург, 21 июня 1822 года

Ну уж, брат, далеко Таврический дворец! Ровно ехал туда полчаса; в это время я мог бы съездить на дачу и воротиться. Я нашел там почтенного старичка Сакена в совершенном уединении, он очень мне обрадовался, и мы с ним часа с два поболтали. Рассказывал он, как устроилась женитьба князя N. (которого завтра в Сергиевской пустыни хоронят, и меня звали на похороны, но не поеду). У него в деревне был род сераля; как скоро красавица ему надоедала, то ездил в Вильну новую рекрутировать. Будучи в Вильне за делами, познакомился он с бедною, но прекрасною молодою девушкой и стал к ней ездить. Мать ее, после нескольких посещений, отозвав его, сказала ему: «Вы, конечно, нам много сделали чести, но я должна с вами откровенно объясниться. Ваша репутация очень дурна здесь насчет женщин; все знают, что вы их соблазняете и увозите, следовательно, ваше знакомство может только повредить моей дочери. Мы бедны, но честны; у нее есть жених, который несколько дней уже не показывается; в городе также начинают говорить, а потому прошу вас перестать нас посещать. Хотя, конечно, не могу я ничего сказать о вашем с нами обхождении и в обращении вашем с моею дочерью не заметила я ничего предосудительного, но люди не так на это смотрят, а для нас репутация всего дороже». Князь уехал. Он на другой день является к Корсакову [А.М.Римскому-Корсакову, виленскому генерал-губернатору], объявляет ему о намерении жениться, берет его с собою в карету, привозит к бедному семейству и при нем, обращаясь к матери, говорит ей: «Теперь, сударыня, надеюсь, мое посещение не будет вам ни вредно, ни в тягость; я приехал просить руки вашей дочери». Натурально, и мать и дочь согласились, и тотчас дело кончилось.