Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Только коллекция эта не полна, ибо я не нашел достопамятных речей Фокса во время заключения батюшки в Эдикуле, когда Фокс отвратил от нас войну с Англией. Граф Семен Романович сделал тогда неожиданный поступок. Видя, что все его старания привести в рассудок министерство британское были тщетны, он обратился к оппозиции и отдал ей все бумаги и переписку свою с Петербургом, показывавшие ясно умеренность и миролюбивые чувства государыни. Фокс тогда одержал победу в парламенте, и Екатерина, выписав его бюст мраморный, поставила оный в Царском Селе между Демосфеном и Цицероном. Впрочем, может быть, я еще и не дошел до этого. Для столь великого оратора, каков был Питт, нужен был и соперник, как Фокс.

Пишу Метаксе, чтобы присылал скорее вторую часть «Записок»: теперь у меня много досужного времени. Балабину скажи, чтобы он не церемонился и делал какие хочет замечания, прибавления, перемены к первому тому и присылал назад. Надобно приняться за печатание. Кому же посвятить? Имею в виду не fumo, a arosto, не честь, а деньги.

Я был теперь в Балакове. Прислали туда из Дмитрова солдата с повесткою о дорогах; этот бедняк, сидя в избе, вдруг упал с лавки и умер. Послали тотчас за попом, и хотя церковь очень близко, священник не нашел уже солдата в живых. Этот бедняк – из Балакова, сам имеет тут родных и радовался, что в сентябре получит отставку и приедет поселиться к родственникам своим в Балакове. Поди, делай проекты! Меня это тронуло, но я не мог не засмеяться. Подъезжаю к избе, вижу тут человек с 50 у ворот. «Что вы тут делаете?» – «А вот, батюшка, караулим покойника!» – «Кажется, нельзя опасаться, что уйдет». – «Наше дело мужицкое – как нам знать, а лучше покараулить: на нем амуниция государева». Есть в народе инстинкт, заставляющий его беречь все казенное, – тот же инстинкт, что существует и в более высоких классах и там заставляет их воровать все, что принадлежит казне. Моя мадам в большом гневе, изобличила старосту балаковского в покраже шести четвертей хлеба; он признался, и она его отрешила от министерства внутренних дел; теперь выбирает другого. Крику было, шуму! Это не то, что выборы в Вестминстере.

Александр. Семердино, 18 августа 1822 года

Вчера возились мы с беспокойными городскими гостями; они явились, как тело умершего в Балакове солдата (о коем я тебе писал) так испортилось, что подходить нельзя было к нему. Лекарь отказался вскрывать благовонное тело, полицейские и заседатели отказались подходить к оному, поп без денег отказался хоронить, однако ж, по долгом споре, покойный предан земле, и вся эта мелюзговая команда почла себя обязанною заехать к нам с почтением своим. Мы их потчевали кого чаем, кого водкою, кого трубкою. Все это так бедно, служит на таких окладах, что, право, нельзя их слушать без жалости. Офицер признается мне, что, ежели бы жена его не шила башмаки женские, нечем было бы детей кормить; офицер инвалидной команды также сознался, что взял у приятеля сапоги, чтобы ехать сюда. Этот, хоть и был уже в кураже, захотел довершить дело, все отказывал, что я ему ни предлагал, и наконец воскликнул: «Вы всех нас утешаете, вы так добры, великодушны, ваше превосходительство! Простите мою дерзость и дайте мне вина, не виноградного, а хлебного, просто сказать, сивухи».

Подали ему стакан пенного, и он, это осуша, начал рассказывать свои походы. Служил при Екатерине в гвардии солдатом; красотою своей и протекцией Иосафа Арбенева сделан сержантом; служа хорошо, выпущен офицером, во многих был походах, за раною и бедностью определен на инвалидное содержание.

Наш оратор вдруг исчез, куда девался? А он забрался к Ванюшке. «Нет, брат, – сказал он ему, – посижу с тобою; боюсь, как бы там при барыне твоей не провраться! Ты, должно быть, род фаворита, на тебе фрак из тонкого сукна, и ты ходишь в усах. Ежели я угадал, то сделай же доброе дело: внуши барину, чтобы пожаловал нам что-нибудь на нашу бедность». Нельзя было бедному Алексею Клюеву не подарить красную бумажку.