Братья Булгаковы. Том 3. Письма 1827–1834 гг.

У брата Завадовского (то есть у нашего) был двоюродный брат, тоже граф Завадовский, человек еще молодой, которому с год назад досталось после матери миллион денег чистых, кроме душ. Этот последний Завадовский вчера умер, оставив одному своему приятелю 200 000 рублей, кроме прежде данных 200 тысяч, многим другим лицам деньги, между прочими моему священнику – 10 тысяч, вашему князю Шаликову, коему он был родня, – 25 тысяч, прочие же все деньги – нашему Завадовскому; а этих денег, говорят, до 600 тысяч, лежащих в ломбарде. Вот переход для Завадовского, которому приходилось круто от обстоятельств, ибо он очень дела свои расстроил. Теперь может еще не только поправить, но иметь их в цветущем состоянии и, надеюсь, уже не впадет в прежние ошибки. Рад я за него. Сыну его покойный оставил 900 душ, прекрасное имение, которое, не знаю почему, выходило выморочным. Доброго человека и мне приятеля дела устроятся, а покойный не мог же это с собой унести. К тому же надобно знать, что он воспитывался, определен был в службу и облагодетельствован своим дядей, отцом Василия Петровича, следовательно, весьма натурально, что оставил ему деньги, коими мог располагать как хотел. Доктору Арендту дал 25 тысяч. Экие все куши!

Горголи и Демьян Кочубей, бывшие свидетелями, были вчера вечером у меня и объявили, что покойный граф Алексея Орлова и меня назначил душеприказчиками. С Орловым он воспитывался, это и понятно; а я с ним никогда не был знаком и даже ни слова не говорил, знал его, только встречая на Невском проспекте, где он всегда и недавно еще гулял. Не знаю, что за мысль пришла. Признаюсь, что я сему не рад, ибо довольно я уже потерпел от духовной Алексеевой. Хотя, впрочем, не полагаю, чтобы тут были затруднения и истории, как там, но все должен я хлопотать по чужим делам, между тем как свои идут так плохо. За алексеевское дело мало кто останется благодарен, хотя точно без меня бы наследники, получившие до копейки все, что им было завещано, не получили бы и пятой части: так бестолково была написана духовная. Что же вышло? Сделал я себе врагов, нажил клеветников и ругателей, да еще детям процесс, после того, что пять лет мучился, чтобы всех удовлетворить, и что не виноват, если один из наследников лично вздумал сделать детей своих наследниками, к крайнему моему неудовольствию. Эка, я куда заехал!

Александр. Москва, 11 марта 1833 года

То-то человек никогда не знает, что его ждет. Всякое положение подвержено изменениям, а потому никогда не должно предаваться отчаянию. Я от многих слышал, что нашему доброму Завадовскому так плохо приходилось, что не знал, чем и как жить; а князь Шаликов, имеющий семейство, ночи просиживал, писал, сочинял, печатал, издавал журнал, чтобы иметь, чем своих кормить, как все вдруг переменяется; у Завадовского является 600 тысяч и 900 душ, а у Шаликова – 25 тысяч капитала, и последний, верно, богаче себя почитает первого. Великая была для меня отрада, получив твое и Вяземского известие, написать Шаликову: «В Петербурге умер граф Завадовский, человек богатый, царство ему небесное! Я его никогда и не видывал, но чту его память, и вот почему: он оставил доброму человеку, отцу семейства, небогатому, 25 тысяч, а этот отец семейства – это вы, любезнейший князь, поздравляю», – и проч. Я получил прерадостный ответ от Шаликова, а там и сам он явился и желал знать: куда же денется имение двоюродной его сестры, матери покойника? Она оставила ему тысячи полторы душ, то есть сыну своему. Я обещал о сем разведать. Уж это не то ли имение, которое полагается у вас выморочным? Что кабы вдруг Шаликову достался этот Воротынец! Тогда бросит Парнас и переселится на землю. Узнай-ка, мой милый.

Александр. Москва, 13 марта 1833 года

Сию минуту был у меня Ростопчин; к нему фрак идет лучше мундира, и он, кажется, поправился в здоровье своем. Я рад, что он, брат его и даже графиня ладят теперь с Брокером; давно бы им взяться за ум, у всех лучше пошли бы дела. Посылаю тебе стихи, поднесенные мне князем Шаликовым. Как бы я желал, чтобы имение, которое вы полагаете выморочным, досталось ему! Он мне доставил записку подробную о родстве своем с покойным Завадовским. Все в Москве радуются его счастью. Он очень просил меня поблагодарить Вяземского за его участие в перемене его положения. Покажи Вяземскому стихи.

Салтыков, Кобылин (отказавшиеся от Английского клуба), Сонцов, кажется, и Чертков, и многие другие затевают общество вместо клуба, где точно очень делается неприятно, многие бросили ездить; но я не знаю, успеют ли в своем предприятии.

К Александру Яковлевичу Булгакову