Братья Булгаковы. Том 3. Письма 1827–1834 гг.

Отставной почтальон, из дворян еще каналья, жил в деревушке. Он просил по знакомству почтальона, везшего почту, подвезти его до городка, тот согласился; он велел остановиться у кабака и ну потчевать водкой и почтальона, и ямщика; почтальон уснул. Бездельник стал уговаривать ямщика ехать тише ночью, а после, завезши его в другую деревню, верст шесть вбок, когда тот не согласился, тогда он накинул ему сзади петлю на шею и, согнув голову назад, привязал его к телеге, и таким образом его удавил. Но сей несчастный, шевелясь и стараясь вырваться, толкал почтальона спящего, который, проснувшись, стал спрашивать, что его толкают так больно; лишь только приподнял голову, как разбойник накинул и на него такую же петлю, также привязал его к телеге, удавил и поехал по боковой дороге в лес, там зарыл деньги, ассигнации и пакеты, мешки с серебром попрятал под кусты, а сам пошел домой как будто ни в чем не бывало.

Следователь начал с того, что остановился в кабаке, где спросил: не останавливалась ли почта? Останавливалась. Узнал, что человек в мужицком платье поил почтальона и ямщика, расспросил о приметах и нашел много сходства с отставным почтальоном, которого видел в городке в день отправления почты. Тотчас, взяв исправника и несколько человек, ночью поехал в деревню, где жил отставной почтальон, прямо в квартиру к нему, нашел его с семейством спящего, разбудил, стал допрашивать; сначала не признавался, хотя следователь привел с собою и целовальника, который его узнал; наконец во всем признался и сам рассказал, как дело было, проводил в лес, где нашли телегу с телами, запутавшихся лошадей и все деньги до копейки. Экий изверг! Ну, после этого как не запрещать строго возить посторонних людей с почтами? Менее суток после преступления все открылось, Бог не допустил его даже попользоваться и частью похищенного. Вчера только я получил рапорты о пропаже почты, а вслед за тем и об убийстве и отыскании всего. Я хочу опубликовать циркуляром это происшествие всем конторам при подтверждении запрещения возить посторонних людей.

Александр. Москва, 17 октября 1833 года

Я получил довольно длинное, собственноручное и ласковое письмо от преосвященного Филарета. Княгиня Екатерина Ал. Долгорукова, которая большая его почитательница, отняла письмо, чтобы дома прочесть со вниманием, не хорошо разбирая его руку.

Ну, брат, славный же пилитель граф Кушелев-Безбородко, поселился у меня и часа полтора меня мучил, несмотря на обыкновенную мою военную хитрость: когда хочу, чтобы меня не душили, то выхожу с очками на лбу и пером в руках. Ему и горя нет: то посидит, то походит, то о том, то о другом, замучил меня и кончил: «Не останусь долее, чтобы вас не беспокоить; кажется мне (почему это так поздно ему показалось?), что вы заняты». Насилу отделался. С Иваном Васильевичем Тутолминым я иначе поступил: велел ему сказать, что не принимаю его, чтобы не обеспокоить лестницей, а что буду к нему сам – узнать, не имеет ли он, что приказать. Спасибо доброму старику: догадался и уехал.

Александр. Москва, 18 октября 1833 года

Мечников сказывал, что Демидов, губернатор курский, выиграл процесс о славном солитере, кажется, в 43 карата, купленном им за 500 тыс. франков у принца де ла Паце, коему был пожалован королевой Испанскою. Знатоки ценят в миллион. Демидов отдал оправить ювелиру, который бежал в Англию, Демидов судился, и теперь прислали ему этот камень, имеющий воду необыкновенную и форму сердца. Демидов сказал Мечникову: «Ту даму, на которой увидите вы камень этот, можете назвать смело моей женой!»[78]. Когда-то увидим и на ком-то увидим камень этот? Ты помнишь, говорили, что привезли сюда этого атамана разбойников, дворянина (кажется, Зарина), опустошавшего Курскую губернию? А Мечников говорил нам, что этот бездельник три года как умер на каторге в Сибири.

Константин. С.-Петербург, 19 октября 1833 года

Утром вчера был у меня Жуковский, который очень поправился, цвет лица хорош, он сам веселее; но боюсь, чтобы опять здесь не испортился. Он сказывал мне, что Николай Тургенев женился, что Северин здоров, уважаем в Швейцарии и живет очень хорошо, что Козловский вечно без копейки, болен и в жалком положении, имея трех детей, что Лагарп еще бодр: замучил его, ходя с ним по Лозанне. Гурьева римского очень хвалит. Видел Тюфякина в Марселе, который вояжировал с двумя мамзелями; видно, одной мало. Штакельберг в Неаполе живет славно, но стареет. Вот с кем он виделся. Александр. Тургенев в Женеве, как и всегда, не знает еще сам, куда, когда поедет. Всего бы лучше ему сюда возвратиться и поселиться здесь.

Константин. С.-Петербург, 20 октября 1833 года

Вчера, пока я обедал у Сухозанета, где все это делается очень поздно (так что в 6 часов сели за стол), дома прямо взъехал ко мне – кто? – наш милый вояжер Полетика. Жаль мне очень, что я его не видел. Жена говорит, что не переменился. Ужо к нему заеду.