Братья Булгаковы. Том 3. Письма 1827–1834 гг.

Ломоносов мне пишет из Лондона, что Дмитрий Сергеевич Ланской приехал туда столь слабым, что нельзя было предпринять операцию от каменной болезни, с тем он и жизнь кончил. Добрый был человек. Для Нарышкинской комиссии теперь безвозвратен, и я, право, не знаю, кого изберут на его место. Он знал хорошо хозяйственные дела, что необходимо для управления столь большим имением, и еще расположенным в разных губерниях. Как бы я рад был, если бы мог совсем избавиться от этой комиссии, которая отнимает у меня и последнее свободное время.

Константин С.-Петербург, 18 ноября 1833 года

Как я благодарен милой Ольге! Спросишь, за что? А вот за что. Ей захотелось несессер, а от этого вот сцепление обстоятельств, кончившееся для меня приятнейшею встречей. Она захотела, муж купил, поручил тебе, ты мне, я комиссию исполнил, вы прислали деньги, и вчера, отделавшись часу в четвертом, пошел я в английский магазин расплачиваться. Иду по доскам, что перерезают Исаакиевскую площадь, потихоньку пешком. Вижу, что идущий навстречу солдат снимает фуражку. Я полагал, что за мною, верно, идет какой-нибудь офицер, только этот офицер меня за руку – здравствуй! Это был государь. Я остановился, снял шляпу, но он велел мне накрыться, и прошел я с его величеством шагов с триста, после чего он сел в коляску. Был, как всегда, чрезвычайно милостив, раза два взял за руку, спрашивал о вас, что ты делаешь, часто ли пишешь, как управляешься с почтальонами. Натурально, я на все отвечал как должно. Прощаясь, взял опять за руку: «Прощай, любезный!» А тут толпа так за ним и бежит. Как видно, что сердечно его любят! Да как и не обожать такого ангела? Давно я государя не видал, то есть близко, и не говорил с ним. Эта встреча меня душевно усладила и не могла не принести мне счастия, и, подлинно, возвратясь домой, узнал, что процесс детей по наследству, оставленному им Лизкою, был решен и в Сенате единогласно в их пользу. Благодарение Всевышнему!

Константин. С.-Петербург, 20 ноября 1833 года

Вечером в субботу приехал часто нас посещающий милый Виельгорский, привез устриц, ну потчевать наших дам, а там – играть в бильярд с Манычаром, которого мы называем «бывшим», да до двух часов и просидели. С добрыми приятелями и не видишь, как летит время. Вчера у князя не было съезда к обедне, по случаю печального дня кончины императора Александра. Была панихида.

Да, брат, Клима похоронили. Дай, Боже, ему царство небесное! Последнее время был он сущий страдалец, но переносил все с терпением и кончил тихо. Скажи мне, не знаешь ли ты, из какого он села? Как называется тамошняя церковь? Мне это нужно для колокола в 2000 рублей, который он велел соорудить и к которому прибавлю ризы. Памятник ему уже поставлен; стало, все земное сделано.

После наводнения три дня выкачивали у меня воду из подвалов на даче и, к счастью, успели всю выкачать до наступления морозов. Теперь я спокоен.

Турецкий посол не поедет в Москву. Я получил уже известие о прибытии его в Чернигов. Свита его на балу у Воронцова танцевала французские кадрили. Как бы наши старики удивились, смотря на теперешних турок! Куда девалась их важность!

Константин. С.-Петербург, 22 ноября 1833 года

Вчера обедали мы всем домом, кроме детей, у Икскуля, было рождение его жены, а в 7 часов мне надобно было ехать к графине Строгановой, где имел совещание с Лачиновым и Казадаевым по опеке Салтыковой [дочь графини Софьи Владимировны Строгановой, графиня Елизавета Павловна, была замужем за князем Иваном Дмитриевичем Салтыковым, умершим 1 января 1831 года]. Эти посторонние дела последнее время отнимают у меня, а тому и спасибо никто не скажет. Сколько мне возни с одними нарышкинскими делами. Пора бросить в сторону снисхождение, а то, пожалуй, замучают.

Константин. С.-Петербург, 23 ноября 1833 года

Турецкий посол вчера часу во втором приехал. Я встретил Фонтона, который к нему шел. Увидим, что за диво дивное.

Я, кажется, тебе описывал наше наводнение, которое точно возобновилось две ночи. Лошадей я не посылал в Царское Село, но они были готовы к походу в Ямскую и дожидались только, чтобы тронулась конная гвардия, у которой также лошади были оседланы. Из подвалов люди готовы были в верхние этажи, только вода туда не дошла, и все для нас кончилось, слава Богу, одним страхом.

Александр. Москва, 23 ноября 1833 года