Братья и сестры Наполеона. Исторические портреты

Когда союзники уже стояли у ворот Парижа, не было смысла обсуждать различные возможности на могиле Жозефины в Мальмезоне. В замок уже прибывали депутаты с инструкцией держать Наполеона под неусыпным наблюдением, а Гортензия, на которую можно было положиться в деле исправления любой драматической ситуации, восклицала: «Боже мой! Неужели Наполеону предстоит стать пленником в Мальмезоне!» 29 июня, через четыре дня после прибытия императора в Мальмезон, он снова устремился в дорогу, на этот раз в Рошфор через Туре, Лимож, Коньяк и Сент. Путешествие это было небезопасным, хотя повторений буйства толпы, подобных тем, что он наблюдал во время поездки на юг в предыдущем году, не возникало, и провинциалы с уважением относились к нему. Люсьен не сопровождал его, так как он и мадам матушка решили возвратиться в Рим. До того как Наполеон сел в карету, которой предстояло везти его в последний раз через Францию, мать и сын с достоинством распрощались друг с другом. Они больше никогда не встречались, и в Сенте, у конца пути, Наполеон сказал «прощай» последнему члену своей семьи, Жозефу, который следовал за ним и был арестован и затем отпущен по дороге.

Если Ватерлоо было звездным часом Жерома, то это был час Жозефа. Старший Бонапарт уже начал разделять сомнения мадам матушки в отношении будущего и предпринимал собственные усилия для отъезда в Америку. Теперь же, когда Наполеон мучился сомнениями, что делать дальше и куда ему ехать, Жозеф выступил с предложением, которое показывает его, несмотря на его многие вопиющие провалы, как человека с характером. Указывая на сходство многих внешних черт между ним и Наполеоном, он предложил поменяться местами с братом: чтобы Наполеон взошел на американский бриг, зарезервированный для Жозефа, а сам он, переодетый в одежды сбежавшего императора, попытался бы пробиться через британскую блокаду в Атлантике. Наполеон был растроган, но он категорически отказался от этого предложения, и Жозеф уехал от него, но не в порт погрузки, а для того, чтобы оставаться поблизости, ожидая определенных новостей о судьбе своего брата. Только тогда, когда ему сказали, что Наполеон сдался капитану Мейтлэнду с корабля «Бельрофон», он покинул Бордо и взошел на борт своего брига, чтобы плыть в Чарлстон в Южной Каролине. Он пересек Атлантику в одиночестве. Никто никогда не смог убедить Жюли отправиться в подобное путешествие и присоединиться к своему мужу в изгнании.

Два французских крейсера ожидали Наполеона за пределами Ла-Рошели, и, если бы он мог получить охранное свидетельство, он смог бы немедленно выплыть, но в этом ему было отказано, а побережье кишело британскими военными судами, каждое из которых поджидало самый большой приз. Обсуждались различные планы, некоторые даже имели шансы на успех, но каждый из них подразумевал принесение в жертву его достоинства, а достоинство было всем, что теперь у него оставалось. Датский капитан предлагал ему проезд с группой морских кадетов, оборудовав небольшое судно с укрытой полостью, где можно было спрятаться в то время, как команда стала бы пробираться через строй кораблей противника. В конце концов он решил сдаться англичанам и послал своего камергера к принцу-регенту с письмом, обязуясь удалиться в провинциальное поместье на манер Люсьена после его захвата в 1811 году.

Камергеру даже не было разрешено сойти на берег, и капитан Мейтлэнд, хотя и проявлявший любезность, не мог дать ему иного обещания, кроме как сопровождать императора как пленника в Англию. Прошел уже месяц после Ватерлоо, и Бурбоны вместе со своими сторонниками нахлынули в Париж. Семья была снова разбросана. Жозеф находился на пути в Чарлстон с грузом бренди, Люсьен с мадам матушкой просили защиты у Папы, Жером, как беженец, в отчаянии метался по Франции, все три сестры и Луи находились в Италии, Гортензия размышляла о крушении своей судьбы и встречала пренебрежительное отношение со стороны своего бывшего покровителя, российского царя. 15 июля Наполеон с небольшой свитой ступил на борт «Бельрофона», и на следующий день этот корабль направился в Лизард. В Плимуте люди, которые почти двадцать лет считали себя в состоянии войны с ним, мальчишки и девчонки, которых учили относиться к нему как дьяволу, отправились на нескольких небольших лодках к стоявшему на якоре кораблю, чтобы поглазеть на корсиканского людоеда, чьим именем пугали их в детских. Он стоял на верхней палубе, размахивая своей шляпой, а они махали ему в ответ с возбужденными криками.