Братья и сестры Наполеона. Исторические портреты

Девочку привезли в Париж, и она жила там со своей бабушкой, но Шарлотта была исключительно наблюдательным ребенком и записывала все, что видела или слышала о своих властвующих родственниках. Содержание ее писем к отцу не было тайной для Наполеона, и однажды, оправляясь от шока, вызванного чтением ее описаний домашней жизни, он с удовольствием прочитал их вслух всем собравшимся Бонапартам. Жаль, что письма Шарлотты, по всей видимости, не сохранились, но известно, что они привели к возвращению ее отцу с крайней поспешностью. Никто не получил большего удовлетворения от такого поворота событий, чем Люсьен, который проехал двадцать лье, чтобы встретить дочь, восклицая: «Ребенок мой, я совершил большую ошибку! Но ты возвращена мне, и беда отступила». Это был самый гуманный эпизод в истории Бонапарта.

Жозеф и Жером были пристроены, Элиза и Каролина полностью заняты государственными балами, любительскими спектаклями, герцогствами, титулами и доходами от всего этого, а Полина, располагавшая любыми деньгами, в каких бы она ни нуждалась, могла проводить свои дни, позируя художникам, купаясь в молоке и принимая нескончаемые ряды любовников. Наполеон совершил чудеса для семьи, но мадам матушка, наблюдательная и неулыбчивая, продолжала проявлять недоверие к золотому веку и накапливать свое жалованье, подобно находящемуся под угрозой крестьянину. Ее бережливость вызывала многочисленные шутки в парижских салонах и расстраивала ее сына, но когда он стал увещевать ее, она воскликнула: «Когда-нибудь тебе понадобятся деньги, которые я сберегаю!» Она терпеть не могла легкого богатства и власти. Ее природная простота, укрепленная жестокой борьбой за выживание в юности и в период, последовавший за смертью Карло, требовала всего лишь безопасности, но она не видела для себя ничего подобного. Если короли могли быть коронованы, доказывала она, то столь же легко они могут быть и свергнуты. Единственным надежным предметом обладания является земля, переходящая от отца к сыну, и хотя ее дети властвовали теперь более чем над миллионами акров, в сроках их правления не было ничего постоянного. И вопреки своей нетерпимости по поводу того, что он рассматривал как жадность, Наполеон всегда относился к матери с уважением. Он мог неистовствовать и задирать других, но в своих отношениях с Летицией был смиренным, как будто в глубине души он признавал свои достижения всего лишь ее заслугой.

По ее совету Наполеон простил Жерома, но даже Летиция не могла убедить его вновь допустить Люсьена в семейный круг, и поэтому она придерживала свой язык и сберегала большую часть денег из тех, которыми он засыпал ее. Придет время, когда Люсьен вынужден будет смириться на условиях, которые она предвидела с самого начала.

Плохо шли дела и у Луи, которому вскоре предстояло стать королем Голландии. Женитьба его оборачивалась катастрофой, а его упрямство — еще одним источником трений внутри семьи. Вскоре после коронации возникли и новые неприятности вокруг вопроса о преемственности, когда Наполеон послал за Луи и Гортензией и вновь заговорил об усыновлении их старшего сына Наполеона Шарля, которого он собирался сделать королем Италии. Луи рассматривал это предложение как личное оскорбление и заявлял, что ни при каких обстоятельствах не согласится с тем, чтобы его ребенок получил более высокий ранг, чем имеет он сам. Наполеон же, натолкнувшись на категорический отказ, раскричался на своего брата, называя его неблагодарным глупцом. Но упорство Луи оставалось непреклонным, и Наполеон, немного успокоившись, стал доказывать, что ребенок мог бы остаться во Франции, пока не достигнет совершеннолетия, а затем поддерживал бы два раздельных хозяйства, одно в Париже и одно в Милане. Все было напрасно. Луи был непоколебим, и Наполеон стал горько жаловаться, что ни братья, ни сестры не были готовы разделить огромное бремя, возложенное на него, бремя, которое было особенно тяжким из-за отсутствия у него собственного ребенка. Гортензия, присутствовавшая при этом бурном разговоре, ничего не сказала. «Что могла бы я сказать, — поясняла она позднее. — В конце концов, от подобных сцен всегда вынуждена была страдать моя бедная мама».