Наполеон, как рассказывали, был сильно подавлен смертью Наполеона Шарля. Но в тот самый день, когда эта новость застала его в Польше, где он праздновал крупную победу над русскими, он появился перед одной из депутаций со столь добрым выражением лица, что, как предложил Талейран, ему следовало бы выразить хотя бы некоторую грусть. «У меня нет времени, чтобы развлекать себя чувствами сожаления, подобно другим людям!» — резко заметил Наполеон и написал в этой связи краткие письма Жозефине и Гортензии. В письме к лишившейся ребенка матери он признавал: «Твоя печаль причиняет мне боль. Я хотел бы видеть тебя проявляющей больше мужества. Жить — значит страдать, и честный человек всегда борется, чтобы оставаться господином самого себя». И сам он явно был господином своих эмоций, ибо письмо заканчивалось следующими словами: «Я одержал великую победу 14-го. Чувствую себя вполне хорошо, и очень люблю тебя. Прощай, моя дочь, от всего сердца обнимаю тебя!» Это не может являться доказательством бесчувственного характера, поскольку никто не мог бы в большей степени засвидетельствовать присущую Наполеону доброту, чем сама Гортензия. Но в обстановке, в которой тогда находился фактический повелитель Европы, должно быть, было почти невозможно выделить собственное горе, такое, как смерть маленького ребенка от крупа. Ведь за сорок восемь часов до того, как он продиктовал это письмо сочувствия, он наблюдал, как тысячи людей убивали друг друга на поле боя.
В марте 1808 года, настояв на еще одном примирении между мужем и женой, Наполеон предложил Луи трон Испании, отмечая, что климат Голландии, по всей видимости, не подходит ему и что Голландия едва ли когда-нибудь встанет из руин. Луи, к чести для него, отказался от такого предложения. Ему было более чем достаточно своего прозрачного суверенитета, и он не одобрял циничного фарса, подготовленного его братом, чтобы создать еще один пустой трон. Наполеон не оказывал на него давления. Но позднее ему пришлось заметить: «Добродетели Луи доставили мне больше неприятностей, чем недостатки Люсьена». В итоге курьеры направились к Жозефу в солнечный Неаполь, и Жозеф, менее педантичный, чем его брат, принял такое предложение. Поступив таким образом, он привлек к себе большее внимание публики, чем этого заслуживал человек с его характером.
Глава 8
Никто не говорил вашему величеству реальную правду. Остается фактом, что ни один испанец не находится на моей стороне.
Поздней осенью 1808 года трон Испании был захвачен с помощью хитроумного трюка или серии трюков, завершившихся блефом, почти беспрецедентным в истории силовой политики в Европе.
Отношения с Испанией со времени захвата власти Наполеоном в 1799 году постепенно становились все более сложными. В последующие восемь лет она была невольной союзницей Франции в нескончаемой войне с Англией. Почти все ее суда и по меньшей мере тысяча испанских моряков были потеряны при Трафальгаре, и она вносила, или должна была вносить, три с половиной миллиона фунтов стерлингов ежегодно для оплаты войны против Португалии, последнего побережья Европы, оставшегося открытым для английской торговли.
Внутреннее состояние Испании делало, однако, любой союз с Францией тяжелым бременем для нее, и по мере того как шли годы и сменялись правительства, финансы страны приходили во все больший беспорядок. Поэтому небольшой запас терпения Наполеона истощился, и он принялся за разрешение задачи по превращению еще одного государства в своего сателлита. На сей раз он проделал это с цинизмом, который изумил его врагов и приверженцев.
В 1808 году Испания номинально управлялась мягким, беспомощным Карлом IV и его нелепой женой, Марией Луизой, чья уродливость наряду с уникальной чувственной ухмылкой была запечатлена Гойей. Их предполагаемый наследник Фердинанд, принц Астурии, был молодым человеком с плохой репутацией. В то время он боролся с реальным правителем страны, тщеславным и тупым бывшим охранником, который получил доступ в коридоры власти через кровать королевы и был известен в качестве «князя мира». Его настоящее имя было Мануэль Годой. Являясь признанным любовником отталкивающей Марии Луизы, он тем не менее чувствовал себя спокойно в отношении привязанности и доверия ее мужа.