Братья и сестры Наполеона. Исторические портреты

Первые восемнадцать месяцев правления Жерома в Вестфалии выглядели как история уловок и уклонений с его стороны и гневных требований и угроз со стороны Наполеона и имперских чиновников. Длительный опыт жизни за счет других обычно выручал Жерома, но никогда еще ему не приходилось довольствоваться доходами, фактически сводившимися к нулю. Со скидкой на его несдержанный характер можно было бы проявить к нему симпатию, ведь вскоре Жерому предстояло увязнуть в трясине долгов. В дополнение к требованиям Дару, связанным с ужасающей стоимостью содержания французских ветеранов на земле Германии, на него постоянно оказывалось давление по выплате 1 800 000 франков, которые он одолжил, и с течением времени письма Наполеона становились все более и более оскорбительными. Даже Люсьену и Луи не приходилось переживать столь продолжительных атак из столицы империи, но в отличие от них Жером обладал сангвиническим темпераментом, и с учетом этого он, несмотря на долги, все еще оставался бодрым.

В его ответах в Париж подчеркивалась тщетность требований, предъявлявшихся к нему, и это возымело частичный успех. Жерому удалось сократить свой долг Великой армии до 7 миллионов. Он также добросовестно избавлялся от собственной задолженности амортизационному фонду, выплачивая с нее от семи до восьми процентов годовых. Но от полной катастрофы его спасло содружество с Исааком Якобсоном, исключительно богатым евреем, который одалживал ему значительные суммы денег взамен на отмену неправоспособности, ранее наложенной на евреев в Вестфалии. При Жероме евреи превратились в полноправных граждан, и с помощью Якобсона король ухитрялся оставаться более или менее платежеспособным в то время, когда он пытался получить национальный заем.

Свободный парламент Вестфалии, первое учреждение подобного рода в Германии, одобрил получение такого займа в Голландии и наметил его сумму в 20 миллионов. К несчастью для Вестфалии, в то время и сама Франция пыталась разместить заем в обедневшей Голландии, и в октябре 1808 года, когда Жером правил еще менее одного года, заем был предложен уже народу Вестфалии, причем каждый житель, располагавший более чем пятьюстами франками, был призван сделать в него свой взнос.

Наполеон, услышав об этом во время своих переговоров в Байонне, написал Жерому одно из самых едких писем, которые он когда-либо сочинял, не исключая и тех, которые он направлял Луи в Голландию. «Ты допустил, чтобы векселя не были оплачены, — гневался император, — и это не действие человека чести! Я никогда никому не позволял подводить меня! Продай столовое серебро и бриллианты, прекрати потакать своей глупой экстравагантности, которая делает тебя посмешищем Европы и закончится возмущением твоих подданных. Продай свою мебель, своих лошадей и свои драгоценные камни, чтобы возместить долги. Честь должна быть превыше всего! Плохо не платить долги, когда люди видят подарки, которые ты раздаешь, и необыкновенную роскошь, в которой ты живешь, столь возмутительную для твоих подданных. Ты молод и неблагоразумен и ты никогда не уделяешь внимания денежным вопросам, особенно тогда, когда твои подданные страдают от последствий войны».

Ответ Жерома на эту отповедь может служить образцом иронии, слегка приправленной смирением, как это и подобало профессиональному нахлебнику. «Что же я могу ответить, сир, — вопрошал он, — когда ваше величество говорит мне, что я не поступаю как человек чести? Несомненно, я действительно несчастлив, что не могу умереть по прочтении таких слов. Если я не выплатил 1 800 000 франков, которые я задолжал амортизационному фонду, то потому, что у меня нет денег, и я не думал, что намерение вашего величества состоит в том, что мне следует выплачивать разорительные проценты, чтобы освободиться от своих долгов вам!»

Национальный заем потерпел фиаско, и экономика Вестфалии сползала от кризиса к кризису, подобно неуправляемому судну, ведомому пьяным экипажем. Уловка следовала за уловкой, но не могло быть реального выхода из положения, пока половина доходов страны продолжала выкачиваться Великой армией, а Жером был преисполнен решимости вести себя подобно Людовику XIV в миниатюре. Он пытался всеми возможными путями подыскивать деньги и привести в порядок свои финансы, но одного он не хотел делать — снизить уровень своей жизни, чтобы люди по ошибке не приняли бы его за бургомистра.