Братья и сестры Наполеона. Исторические портреты

Жером был теперь в Вестфалии, Жозеф в Испании, Люсьен в Англии, Луи в добровольной ссылке в Австрии — четыре брата Наполеона давали повод для разных новостей 1811 года, но это были не те же новости, которые глава семьи Бонапарт любил читать в газетах, просматриваемых им в Тюильри. Дела же его сестер шли значительно лучше. Время от времени до него, правда, доходили шокирующие слухи от шпионов, которых он содержал как внутри, так и вне дома каждой из сестер, но по крайней мере Элиза, Полина и Каролина ограничивались местными и домашними скандалами.

Меньше других беспокоила его Элиза, хотя он предпочел бы, чтобы она проявляла большее уважение к своему мужу и не распространялась бы на тему их семейных отношений. Полина продолжала давать поводы для разговоров о ней, и не было никакой надежды на ее исправление. К тому времени Наполеон простил ей недостойную выходку в Брюсселе и разрешил в случаях, когда ее присутствие могло быть полезным, принимать участие в организации балов и празднеств при императорском дворе. Как Полина, так и Каролина сыграли значительную роль в крупном светском событии февраля 1812 года, когда в театре Тюильри была поставлена последняя из знаменитых придворных кадрилей, на этот раз в форме аллегорического изображения аннексии Рима. Все места были заняты, когда две принцессы предстали перед публикой: Полина, олицетворявшая Рим, и Каролина, изображавшая Францию. У обеих на головах были небольшие серебряные шлемы, в руках они держали щиты, украшенные бриллиантами. Окружением каждой из высочеств была группа самых красивых женщин двора, одетых как Наяда или как Исида, сопровождаемых камергерами и конюшенными в костюмах зефиров и аполлонов. Когда представление было закончено, Гортензия и императрица открыли бал с французскими провинциальными танцами, а император прошествовал вокруг бальной залы, делая гостям свои обычные резкие замечания, но оставляя без комментариев поставленную аллегорию. Ему предстояло, однако, многое сказать о ней на следующий день, когда к нему зашли Гортензия и Каролина и застали его в раздраженном состоянии. Он заявил им, что тема, избранная ими для аллегории, была неудачной, и именно то, что должно было польстить ему, привело его в раздражение. «Хотя Рим и подчиняется Франции, — говорил он, — город недоволен этим, и идея представить его счастливым от такого подчинения — отвратительна!» Он добавил, что, по его мнению, эта глупая шутка была подстроена, чтобы Полина и Каролина могли покрасоваться в великолепных театральных костюмах, и что лучше было бы им преследовать такую цель, не затрагивая политику. Доведя до бешенства Каролину, он повернулся к Гортензии и стал упрекать ее за то, что ее сын был одет наподобие польского улана. «Такой костюм мог бы возбудить слух, будто бы я намереваюсь сделать твоего малого королем Польши, — кричал он, — а это могло бы вовлечь меня в войну с Россией!» Каролина, затаив обиду, вернулась в Неаполь, где возобновила свою личную партизанскую войну с Мюратом. Антагонизм между ними продолжал нарастать с тех самых пор, как они прибыли в Неаполь. Говоря простым языком, они ссорились по поводу того, кому из них надлежит править королевством.

Мюрат направился в Неаполь с наилучшими намерениями. Ему не импонировали умеренное управление Жозефа, наигранная бедность Жерома, упрямая заносчивость Луи. В отличие от братьев Наполеона он выковал свою корону на поле боя, тысячу раз, по его оценке, рискуя своей жизнью, и сделал больше для превращения Наполеона во властителя Европы, чем любой другой человек в Великой армии. Наградой же ему, по его мнению, должна была стать полная независимость, пока он поддерживал бы союз с Францией, основанный на дружбе двух суверенов.