Братья Львиное Сердце

Вот что он сказал. И я заплакал. Мы с Юнатаном покидали долину как раз этим вечером. Наш длинный подземный ход был готов. А мне ни разу даже в голову не пришло, что мы не можем забрать с собой Грима и Фьялара. Они же не пролезут в подземный ход! Как это я раньше не сообразил, тупица несчастный? Ведь нам придется оставить лошадей у Маттиаса. Одна разлука с Фьяларом чего стоила, так нет, надо, чтобы случилось еще хуже. Фьялар достанется Тенгилу! Как только у меня сердце не разорвалось, когда я об этом услышал!

Воин с бородавкой вынул из кармана деревянную бирку и сунул ее под нос Маттиасу.

— Вот, — сказал он. — Тут ты должен поставить свой крестик.

— Почему это я должен его ставить? — воспротивился дед.

— А потому, что ты с радостью и охотой даришь свою лошадь Тенгилу.

— Нету у меня радости и охоты, — ответил Маттиас.

Но тут воин подступил к нему с обнаженным мечом.

— Как это нету? — угрожающе сказал он. — Ты поставишь крестик, вот здесь! И отдашь бирку человеку из Карманьяки. Тенгилу нужен документ, что ты даришь ему коня, отдаешь его добровольно, понял? — И он толкнул Маттиаса, дед еле устоял на ногах.

Что было делать старику! Он поставил крестик, и воины ушли искать Юнатана в другой усадьбе.

Наступил наш последний вечер в доме Маттиаса. В последний раз мы сидели в кухне за его столом и ели его суп. Всем было невесело. Особенно мне. Я плакал. Из-за Фьялара. И из-за Маттиаса. Он ведь стал мне настоящим дедом, а теперь я оставлял его. Я плакал и из-за того, что до сих пор не набрался силы и храбрости и не мог дать отпор таким, как тот, с бородавкой, что толкнул Маттиаса.

Юнатан сидел молча, он думал.

— Что же это за слова? — пробормотал он.

— Какие слова? — спросил я.

— Когда проезжаешь через ворота, нужно называть пароль, разве не знаешь?

— Почему же, знаю, — ответил я. — И даже знаю пароль: «Слава Тенгилу, нашему освободителю!» Я слышал его от Йосси. Разве не рассказывал?

Юнатан уставился на меня. Потом расхохотался.

— Сухарик, а ты мне нравишься, — сказал он. — Об этом ты тоже знаешь?

Я не понимал, чего он так радуется и зачем ему пароль. Он ведь полезет через подземный ход. Но я все равно был доволен, что смог развеять общее уныние и рассмешить Юнатана такой безделицей.

Маттиас пошел к себе в каморку прибираться, и Юнатан поспешил за ним. Они долго разговаривали. Я мало что расслышал, но запомнил, как Юнатан сказал:

— Ну а быть беде, заберешь брата. — Он вернулся к столу. — Теперь слушай ты. Сухарик! Сейчас я соберусь и уползу. А ты пока останешься у Маттиаса. Пока я не дам о себе знать. Немного подождешь! У меня здесь есть еще кое-какие дела.

Ясное дело, слова его пришлись мне не по вкусу. Я совсем не умел дожидаться Юнатана и особенно, когда боялся, а сейчас я боялся. Кто знает, что с ним случится, когда он вылезет из подземного хода? И о какой беде он говорил?

— Не трусь, Сухарик! — сказал мне Юнатан. — Не забывай, ты теперь Карл Львиное Сердце!

Потом он попрощался с нами и полез в свой «уголок». Мы видели, как он скрылся в черной дыре подземного хода и как напоследок помахал нам из нее рукой.

Мы с Маттиасом остались одни.

— Толстый Додик не подозревает, что за барсук ползет сейчас под ним, — усмехнулся Маттиас.

— Нет, он ни о чем не знает. Но вдруг увидит, как барсук станет вылезать из земли, и кинет в него копье?

Я расстроился и пошел на конюшню к Фьялару. Один он мог утешить меня. Хотя я сразу же вспомнил воина с бородавкой и понял: Фьялар меня не утешит. Я знал, что вижу его этим вечером в последний раз.

В конюшне стояли сумерки. Тусклое окошко пропускало совсем немного света, но я увидел, как быстро повернул голову Фьялар, когда я появился в воротах. Я подошел к стойлу и обнял моего коня. Мне хотелось, чтобы он понял: я не виноват, что все так получилось.

— Хотя все-таки это я виноват, — сказал я и заплакал. — И почему я не остался в Вишневой долине! Тогда Тенгил не забрал бы тебя. Прости, Фьялар, прости! Я не мог поступить иначе!

Наверное, он почувствовал, как я расстроен. И потянулся мягким носом к моему уху. Ему не нравился мой плач.

Но я не мог удержаться. Я стоял возле него и все плакал и плакал, пока не выплакал все слезы. Тогда я почистил его, а потом отдал остаток овса. Я, конечно, разделил овес между ним и Гримом.

И пока я чистил Фьялара, в голову мне приходили мысли одна страшнее другой.

Пусть бы он замертво упал, тот, кто придет забирать моего коня, думал я. Пусть он сдохнет, не успев переехать реку.

Наверное, ужасно желать кому-то смерти, да, действительно ужасно! И потом, что это меняло?

Нет, сейчас он уже на пароме, думал я, на пароме, которым перевозят на другой берег добро, наворованное здесь, в Шиповничьей долине. А может быть, он уже сошел на берег. Скорее всего сейчас он проходит через ворота и в любую минуту может оказаться здесь, ох, Фьялар, бежать бы нам с тобой! Обоим!